"Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин. Сладкие песни сирен" - читать интересную книгу автора

Ох, как хозяйственники недооценивают порой духовное начало в
экономике! Как неправы они, когда, ссылаясь на занятость, редко посещают
филармонию и почти не заглядывают в краеведческий музей, где целых два зала
отданы под картины энских художников...
Писатель тем временем пересказывал в общих чертах содержание какой-то
старинной книги, нечто вроде записок греческого мореплавателя, не лишенных
занятности, однако путаных, не всегда реалистических и далеких от задач
сегодняшнего дня. Сциллы, Харибды, чертовщина какая-то.
Вполуха слушал актив, тихо болтал о своем, посмеивался. Надо ли
осуждать его? Требуется государственный ум, чтобы в шелухе древнегреческой
сказочки разглядеть рациональное народнохозяйственное зерно. Людей с таким
умом у нас не так уж и много. И не дорожим мы такими умами. Лишь когда
лежит человек средь красного кумача и елового лапника, доходит до нас, кого
лишились, кто жил и работал рядом с нами...
Это не к тому, что товарищ Н. скончался. Слава Богу, жив и здоров, на
повышение пошел, тянет государственную лямку. Однако следовало бы нам быть
повнимательнее к нашим руководителям, не орать на всех углах о казенных
"Волгах", госдачах, спецполиклиниках и спецзаказах, а беречь старших
товарищей, пушинки с них сдувать, брать с них пример.
Товарищ Н. внимательно слушал писателя и не перебивал, что редко с ним
бывало. А когда вожак энской литературы, скромно склонив голову, замолк,
товарищ Н. обернулся к портрету, висевшему за его спиной, будто обратился
за советом. И человек на портрете, такой же, как товарищ Н., основательный,
крепкий, вроде бы кивнул головой одобрительно. "Сирены, говоришь?" И все
смолкли, потому что в реплике этой были и заинтересованность, и
требовательность, и доверие к человеку.
Здесь мы вынуждены опустить значительную часть истории, ибо, честно
говоря, не располагаем достоверной информацией, а на предположениях да на
слухах в нашу эпоху гласности далеко не уедешь - быстро попросят слезть.
Огромный пласт государственной работы прячется в глубоких недрах аппарата.
И правильно. Окажись он на поверхности, на виду у всех, первый же досужий
наблюдатель, почесывая в затылке, станет вмешиваться, давать нелепые
советы, писать пустое в газету, а там рады, печатают что ни попадя - как
же, гласность наступила! Ну и пусть ее. Гласность делу не помеха. Все
равно, государственный этот пласт разрабатывается в недрах, под сводами
канцелярий и секретариатов; по штрекам и штольням согласований текут
запросы и справки, твердыми, размашистыми подписями вгрызаются в
исполнительские забои инструкции, директивные и рекомендательные письма. И
только потом выдается на-гора то, что нам положено знать,- решения,
постановления, указы. Нет, не всем быть шахтерами, а досужему наблюдателю
нечего делать в забоях, штольнях и штреках государственной власти.
Доподлинно нам известно только одно: сразу же после совещания товарищ
Н. лично прочитал (так хотелось сказать - собственноручно, но это слово
вроде бы здесь не подходит, ибо собственноручно читают, как известно, лишь
незрячие граждане) доставленную ему из городской библиотеки старинную
греческую историю и - тут это слово, бесспорно, уместно - собственноручно
сделал необходимые выписки. А затем дал аппарату распоряжения. Насколько
внимательно, насколько вдумчиво и творчески прочитал товарищ Н. книгу
зарубежного автора, мы осознаем гораздо позже, в критическую для области
минуту. Так выдающийся гроссмейстер, проанализировав творческое наследие и