"Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин. Сладкие песни сирен" - читать интересную книгу автора

поддерживая ритм, бодрые призывы, а трудящиеся каждый из них завершали
раскатистым "ур-рр-ра!", будто собирались отбить у французов батарею
Раевского или на худой конец занять трибуну, захваченную товарищем Н. и его
приближенными. Конечно же, мирным горожанам и в голову не приходило брать
батареи и трибуны, кричали они отчасти по привычке, отчасти из опасения
быть неверно понятыми. Тем более что лозунги были правильные, понятные.
Поддерживали люди линию, которую проводил в Н-ской области товарищ Н.
(Окончательно и бесповоротно назовем в этом месте повествования его верное
имя: Нехлебайло.) А товарищ Н., строгий и добрый, стоял на трибуне,- то
подымал руку в легионерском приветствии, то прикладывал ее, как бы отдавая
воинскую честь - все мы солдаты,- к головному убору, серой мягкой шляпе или
серой же каракулевой шапке, по сезону.
Великий, переломный для города Н. день, день начала сиренизации
Несуглинья - может быть, когда-нибудь станут писать его с большой буквы? -
не пришелся ни на один из больших праздников. Тем не менее трибуна сверкала
на солнце, и прямо на ней, уцепившись крашеными коготками за верхнюю доску,
где крепятся микрофоны, восседала Прекрасная Елена. Кумач по ее требованию
сняли - скользит под когтями.
Как она была хороша! Нежные щечки, едва тронутые румянами, золотистые
локоны... Лучшие перья человечества бессильны, когда речь заходит о женской
красоте: куда уж нам, грешным. Даже бюстгальтер, выданный Елене по
распоряжению товарища Н., лишь подчеркивал изящество ее юной груди,
заставляя думать о том, что же там, под розовым шелком. Прекрасное
отличается от обыденного тем, что его ничем не испортишь, даже лифчиком или
какой другой деталью туалета.
Устремив взор куда-то вдаль, Елена воздушным сопрано вела свою партию:
Вечный скиталец, неужто в ложной гордыне отринешь
Тихую пристань, обитель, ложе и мирный очаг?
А с желдорвокзала и колхозного рынка ей вторили переданные по радио и
усиленные громкоговорителями более низкие, глубокие, грудные (простите, что
слова с этим корнем часто вплетаются в ткань нашего повествования) голоса
Дориды и Гегемоны. Они тоже пели о скитальце, об усталом путнике, которому
надо бы бросить наконец долгие свои странствия и обрести приют на заводе
ЖБИ, молокозаводе или номерном предприятии, где так нужны конструкторы всех
категорий, старший бухгалтер и меткие ВОХРа стрелки.
Все три голоса звали, все три манили и приковывали. Но если в устах
Дориды и Гегемоны строка о ложе и мирном очаге звучала просто обещанием
отдохновения в конце пути или, к примеру, после трудового дня на
молокозаводе, то в пении Елены слышался едва уловимый намек и на иные
радости, которые путник найдет на означенном ложе.
Кстати, о ложах. По распоряжению товарища Н. в город загодя завезли
раскладушки и никелированные кровати с панцирными сетками.
Хотя и можно было послушать сирен по радио и посмотреть по телевизору,
уже через минуту после того, как Елена, Дорида и Гегемона по сигналу
товарища Н. взяли первые ноты, возле каждой сирены собралась толпа. Самая
большая возле Елены. Опустели людные улицы, лишь несколько тугих на ухо
энчан недоуменно оглядывались, силясь понять, куда подевались их
сограждане, только что спешившие по своим делам, толкавшие друг друга на
узких тротуарах и, не извинившись, убегавшие прочь.
Заметили, сколько в предыдущей фразе собралось всех этих "ивших" и