"Александр Алексеевич Крестинский. Белая дверь в актовый зал " - читать интересную книгу автора

Под потолком раздался резкий хлопок. Все посмотрели туда, и я тоже.
Ничего особенного. Под напором сильного ветра распахнулось
окно-иллюминатор, и ветер - резкий, влажный - круглой струей ударил по
залу. Люстра качнулась, где-то хлопнула форточка, все зашевелились,
заговорили... А я сразу вспомнил ту маленькую птицу, как она влетела тогда
в зал через окошко-иллюминатор и, описав круг, уселась на хрустальную
люстру. И сразу зашевелился во мне весь тот удивительный день, когда
впервые отворилась вечно запертая дверь в актовый зал.
...Густое солнце. Ловлю его руками. Леплю желтые шары. Кидаю вверх.
Миша Гуревич резко поворачивает голову, сверкает тесными зубами. Взмах
палочки. "Братишка наш Буденный..." "Эшафот! Фот!.. Фот!.." Высокие щеки
Жоры Венчика, губы трубочкой. Красный ковер. Седой человек. Идет
враскачку. Стирает с лица усталость. "Обязательно приходи. Скажешь только:
я тот мальчик, которого ждет Исидор Исидорович..."
Мама всхлипнула рядом. Дядя Вася тронул меня за рукав. "Давай выручай
мать. Чего споешь?" - "Братишка наш Буденный", - сказал я. Дядя Вася
кивнул.
Не оглядываясь на маму, глазами - в потолок, весь во власти
непонятного возбуждения, я запел: "Братишка наш Буденный, с нами весь
народ, приказ голов не вешать и глядеть вперед..." После каждого куплета я
шумно набирал воздух, я захлебывался песней и не слышал того, что пел. И
только когда песня зазвучала неожиданно громко, я понял, что ее
подхватили. И справа, и слева, и у самой сцены. "Пусть гром гремит, пускай
пожар кругом, пожар кругом..."
Когда песня кончилась, я хотел убежать со сцены. Я сразу как бы
очнулся и увидел: огромный зал и люди, люди, люди... Убежать я не успел,
меня схватили с двух сторон за руки - дядя Вася и мама, и каждый тянул к
себе, и каждый не уступал, а я раскачивался из стороны в сторону. Наверно,
это было смешно - в зале громко смеялись.
...Через два месяца в актовый зал попала бомба. Случилось это ночью.
Бомба пробила крышу, чердачные перекрытия и взорвалась в центре зала.
Я узнал об этом днем и скорей пошел посмотреть, что со школой. Я
прошел по улице, стрелой бегущей к Адмиралтейству, свернул за угол -
раньше здесь был овощной магазин, а теперь узкие глаза бойниц вглядывались
в перекресток - и остановился напротив школы.
Стены были крепкие. Они уцелели. Взрывная волна рванулась в окна, и
теперь на их месте зияли черные провалы. Ветер порывами гнал оттуда мелкую
пыль, щекочущую ноздри. Мостовая сверкала осколками стекла. Из госпиталя
вышли бойцы с метлами, совками. Хрустя стеклом, стали подметать тротуар. К
ним бросилась женщина: "Жертвы есть?" - "Нема", - ответил один из бойцов.


* * *

Больше я не был в этом доме, в этом зале - никогда. Я слышал - зал
восстановили и люстру повесили новую, не хуже прежней. А на сцене,
говорят, занавес бархатный. А еще, говорят, по стенам, между окон
мраморные доски висят, и на них фамилии - кто не вернулся с войны...
Иногда проснусь ночью и ни с того ни с сего представлю себе актовый
зал. Нет, не таким, как теперь. И не таким, как во время войны. Я