"Эрнст Кренкель. RAEM - мои позывные " - читать интересную книгу автора

опоздать и, естественно, увеличивая сутолоку. Духовой оркестр из учеников
увеселял публику громоподобными звуками вальса и других танцев.
Распорядители с голубыми бантами на плече пытались обуздать шумную
непокорную стихию.
Когда спектакль заканчивался, один из его участников читал со сцены
поздравительный адрес и под гром аплодисментов вручал его отцу. Обычно адрес
печатали золотыми буквами на меловой бумаге и вкладывали в роскошный бювар.
На следующий день местная пресса, не щадя красок и превосходных степеней,
описывала чудеса минувшего вечера. Отец был счастлив, счастлив выполнением
своего общественного долга.
Разумеется, спектакли были наивными, больших актерских талантов от
исполнителей не требовали. Главное достоинство их заключалось в том, что они
занимали многих ребят. А какое удовольствие доставлял их родственникам сам
процесс узнавания под самодельным гримом исполнителей! В одном из таких
спектаклей, где дело происходило в игрушечном магазине, участвовал и я.
Исполнял роль трубочиста. На мне был прилегающий блестящий костюм из черного
сатина, отцовский цилиндр, маленькая черная лестница, веревка с грузом и
метелка. С этой ролью куклы я справился вполне, тем более, что мои
обязанности ограничивались лишь пребыванием на сцене, и не более.
Отец любил путешествовать. Зимой тщательно разрабатывались планы летних
поездок. Иногда это были и зарубежные вояжи. Два раза вместе с нами, детьми,
родители уезжали за границу.
Попав в Германию, при виде первого шуцмана - полицейского в
остроконечной каске, исполненного сознанием своей значительности, я спросил
отца: - Уж не кайзер ли это?
Из путешествия запомнилась мне смена караула в Берлине. Солдаты
выбрасывали ноги чуть ли не на высоту плеча, показавшуюся мне в первый миг
совершенно недосягаемой для обычного человека. Обед проходил в кабачке,
который я запомнил на всю жизнь, хотя с тех пор прошло уже более полувека.
Только больное воображение могло придумать такой антураж для "семейного
кабачка", как называлось заведение. Кабачок был оформлен под средневековье.
Вместо стульев - бочонки. В углу - страшные и не во всем понятные орудия
пыток: топор, плаха, дыба и еще что-то другое, от чего у меня на коже
проступили мурашки и сразу же пропал аппетит.
Вернувшись домой, отец наделял сувенирами всех друзей и рассказывал о
поездке. Таких рассказов хватало на много вечеров... С большим юмором, с
обилием подробностей отец вкусно рассказывал о заграничных приключениях.
Провинциально-неторопливая жизнь Белостока была далека от идиллической.
В некоторых отношениях этот город имел мрачную славу: если уж начиналась
полоса еврейских погромов, без Белостока не обходилось.
Антисемитизм всегда вызывал отвращение у моих родителей. Естественно,
что гонения на евреев, опасности, которым они подвергались, вызывали у отца
и матери сочувствие к преследуемым и желание защитить их от погромщиков.
В 1906 году во время погрома через забор нашего сада перелез еврей, за
которым гналась группа хулиганов. Напуганный до смерти, он умолял мою мать
спасти его. Все обошлось благополучно. Мать спрятала его. И еще долгие годы
этот человек приходил к нам в дом с благодарностью.
То же самое, только в больших масштабах, делал и мой отец. Он был
инспектором коммерческого училища, а во время отсутствия директора заменял
его. Училище - красивое, с колоннадой, здание екатерининской постройки -