"Борис Кремнев. Франц Шуберт (Серия "Жизнь замечательных людей")" - читать интересную книгу автора

сдерживаясь от того, чтобы не припуститься вприпрыжку.
В церкви его ожидала музыка. Здесь под гулкими сводами звучала месса.
Могучая, величественная, Хор, оркестр, орган. И потом, возвратившись домой,
он еще долго слышал звуки, давно отзвучавшие в церкви. Они возникали и в
перестуке колес проехавшей мимо кареты, и в уличном шуме, и в протяжных
выкриках угольщиков и торговцев-разносчиков, и в гортанной разноголосице
грачей, и в мерном жужжании материнской прялки.
Благочестивость сына умиляла отца. Как ни умен он был, а не мог понять,
что мальчика в церковь тянет лишь музыка. До остального же ему нет никакого
дела. И если бы там служили мессу не богу, а дьяволу, он с той же неудержной
силой рвался бы в храм.
Отец с охотой согласился, чтобы Франц пел в церковном хоре. Тем более
что регент Михаэль Хольцер слыл лучшим знатоком музыки в предместье и взялся
обучать мальчика гармонии и игре на органе. Пением в хоре Франц оплачивал
уроки. Так что Францу Теодору повезло вдвойне: и деньги оставались в
кошельке, и сын был у бога на виду.
Что же касается Франца, то он был счастлив. Так полно и безраздельно,
как может быть счастлив семилетний ребенок, неожиданно получивший в подарок
то, чего он долго и вожделенно желал.
Теперь он не только слушал музыку, но и исполнял ее. Отныне он уже не
был сторонним зрителем, пусть восхищенно, но все же с берега наблюдавшим,
как несет свои воды могучий поток. Теперь он сам, всем существом своим
слился с этим потоком, растворился в нем, стал неотъемлемой частью его.
И это наполняло его счастьем. Настолько огромным и всеобъемлющим, что
он, стоя на хорах перед мощно гудящим органом, среди ребят, так же как он,
облаченных в белые с кружевами одеяния, забывал обо всем: и о церкви, полной
народу, и о родителях, сидящих в первом ряду, и о торжественных словах,
возносящих хвалу всемогущему. Тем более что слова эти, как ни звучны и
красивы они были, оставались непонятными ему, еще не знавшему латыни.
Его нельзя было не заметить и не выделить из среды других певчих.
Малорослый, кругленький мальчик, вялый и полусонный, преображался, как
только начинала звучать музыка. Близорукие, словно заспанные глаза его вдруг
становились огромными. В них загоралось такое нестерпимо ослепительное
пламя, что все, кто смотрел на него, видели не смешного толстого малыша, а
артиста, дарующего людям наслаждение.
А когда он звонким и чистым, как первые льдинки, голосом запевал в хоре
соло, у прихожан наворачивались слезы. Даже Франц Теодор и тот лез в карман
за темным фуляровым платком. Как ни был он cyx и сдержан, но все же не мог
скрыть гордости за сына. О восторженном добряке Хольцере и говорить не
приходится. Он только и делал, что всем и повсюду рассказывал чудеса о
неслыханной одаренности маленького Франца.
Занятия с ним шли более чем успешно. Мальчик впивался в науку и
схватывал знания на лету. Учитель только поспевал подготовлять задания. Не
прошло и трех лет, как маленький Шуберт уже играл на органе и изучил основы
гармонии.
Простодушный и чистосердечный Хольцер очень скоро признался и себе
самому и другим, что больше ему учить Франца нечему.
- Только я соберусь объяснить ему что-нибудь новое, он уже знает его...
Ведь в одном мизинце этого мальчугана заключена вся гармония!
Впоследствии Хольцер считал, что он вообще не давал Шуберту уроков, а