"Иван Краско, Анна Величко. Андрей Краско: непохожий на артиста, больше чем артист " - читать интересную книгу автора

Визг в комнате стоял невыносимый. "Что это вы тут переполошились?" - "Тут
крыса, Мария Александровна", - стали оправдываться сотрудницы. "Да я видела,
она вот прошла мимо меня, - невозмутимо ответила бабушка. - У нее было
нормальное, вполне приличное выражение лица. По-моему, она приходила сюда с
добрыми намерениями. Она никого не укусила, ничего не сгрызла". Потом по
мельнице ходили легенды... "Так могла сказать только Мария Александровна", -
в один голос подтверждали все.
У Марии Александровны было две замечательных дочери: Кира Васильевна -
твоя мама - и Тамара Васильевна - твоя любимая тетя. Кстати, в своих
интервью ты часто рассказывал о тете Томе.
Как тетя Тома переживает! Твои двоюродные братья, Митька и Ярослав, до
сих пор потерянные... Юлька, твоя сестра, даже в больницу попала. Все
отмечали, как папа держится... А папа не держится вовсе... Папа даже
вынужден был сказать: "Да подождите вы с соболезнованиями! Вы же все
перекладываете на меня, потому что вас очень много, а я один". И люди
понимали, что в этом действительно есть резон. Все-таки я и постарше всех,
вот уже восьмой десяток на исходе... Я сказал твоим ребятам на похоронах:
"Что поделаешь, ребята. Время - лучший лекарь". Но какое там... Просто
уходит все куда-то в глубину, а говорят, время... Может быть, я еще и
поэтому с тобой разговариваю. Нужно выговориться. Держать это в себе
невозможно. А поговорить, сынок, хочется обо всем, все-все вспомнить...
Мама и бабушка с тобой нянчились. В результате в тебе появилась некая
инфантильность, и я всячески ее выбивал. Помнишь, как ты полтора месяца
провел в летнем лагере за городом - детский садик вывез ребятишек на
природу. Все это время ты не видел ни меня, ни маму, и, когда мы приехали
тебя навестить, ты смотрел на нас как волчонок. Ты даже не дал себя
приласкать. Ты был обижен, что мы так долго не приезжали. Нам тебя стало так
жалко! А потом ты прижался ко мне, взял меня за руку. Мы устроили пикник на
лужайке. И тут ты убил нас тем, что сразу же выругался матом - неизбежное
влияние детсадовских друзей. Когда ты выругался в третий раз, я сказал:
"Стоп, парень! Кто тебя учил?" К нашему изумлению, ты сказал: "Мне нужны
бумага и карандаш". - "Ты хочешь записать имена тех, кто тебя учил?" -
"Да". - "И тем самым заклеймить?" - пошутил я. "Да", - ответил ты серьезно,
вряд ли понимая, что такое "заклеймить". Ты действительно стал называть
имена и фамилии своих одногруппников. Примечательно, что через раз в твоем
списке повторялось имя одного и того же мальчика. "Это кто, главный
развратник?" - поинтересовался я. "Да", - подтвердил ты чуть не плача. С тех
пор ты не повторял эти слова. На тебя не нужно было действовать запретом.
Тебя можно было как-то отвлечь - так, что ты сразу все забывал.
Однажды в Вартемяках ты, совсем еще маленький, прибежал ко мне и
закричал: "Папа, папа! Как сейчас дядя Толя на лошадь заругался!" Ты
почему-то понял, что он именно выругался. "Как?" - спрашиваю я, и ты
произнес нехорошее слово - такое, что и не всякий-то взрослый посмеет
произнести. И вот тут педагогический дар, видимо, во мне сработал. И я
спросил: "Подожди, подожди, сынок! А дядя Толя что сейчас делает?" -
"Пашет". Я уточнил: "А лошадь ровно по борозде идет?" - "Не знаю" -
задумался ты. "Так вот, сынок, - говорю я. - Наверное, она неровно по
борозде шла, и дядя Толя направил ее и закричал: "Гляди еще!" Это слово по
созвучию напоминало то, что ты недавно произнес. Ты изумился: "Да? А я как
сказал?" А я говорю: "Да ты, наверное, так и сказал". И ты напрочь забыл это