"Марина Красуля. Живи, Мария! (Повесть) " - читать интересную книгу автора

накатить с устатку, та - в отказ. Хоть ползком, обессиленная, но сразу
домой.
А дома дети сами командуют. Людочка то лоб расшибла, то ручонку
прищемила, то поели, то нет, то Генка спички нашел - сама виновата, не
прибрала. Хорошо, подпалить не сумел, сгорели б... Отшлепала озорника, да
толку?! Ему четыре, ей два - глупыши...
Маруся вкалывает, а душа болит: как они там?

А вламывала она - будь здоров! За ней особый пригляд был. Начальничек
по кадрам табурет хорошо запомнил. Встанет поодаль, скалится шакалом, хитро
высморканный, будто ждет, когда Манька околеет. Так и дала бы гаду лопатой
по балде.
Бывало, так уморится, так умается, пришкандыбает домой, еле дышит,
повалится на пол, уставится в одну точку и ни звука... Лежит покойницей...
Чудится ей - вроде в углу кошка ворочается, а кошки-то и нет. Это старая
Ванькина шапка под стул завалилась... а как живая.
То примерещилось, будто пол в комнате буграми... Бугры вроде - кочки
какие-то волосатые... потом разжижились... запузырились... Пузыри где
крупные, где мелкие, прозрачные, розоватые... дуются, лопаются со щелчком...
И в глазах резь...
Детки присядут на корточки, затаятся, припухнут, только ладошками по
серому мамкиному лицу возят... Жалеют.
Отудобет, придет в себя и давай домашнее переделывать до полночи. А
когда? В шесть утра на ногах как штык - вахта...


Глава 17

Вечером Маруся двигалась в сторону дома, согнувшись в три погибели.
Спину ломило так, будто в позвоночник вбили раскаленный кол. Сделает шагов
двадцать, обнимет ствол ближайшего дерева, повиснет, постоит, дух переведет
и дальше топает. Левую ногу приволакивает, намедни ноготь большого пальца
совком сдернула. Болит, конечно, но спина воет шибче... В голове шум, через
гудеж эхом издалека: "Домой. Домой".
У арыка лежит худющая старуха. Подол задрался, ноги-палки, как
обглоданные кости, белые. Не шевелится.
Сколько их валялось вдоль дорог - не считано. Идет Марья, бывало: то
там, то здесь... и большие, и маленькие... Привыкла... Поутру скорбная
телега катится, скрипит. Две бабы со стеклянными глазами, будто сами давно
покойницы, подбирают, что за ночь нападало, закидывают тела и - тпру! -
поехали дальше. И так каждое утро...
Маня в очередной раз остановилась. Крякнула, у-у-у, спина, зар-раза.
Наклонилась юбку у бабки поправить, неудобно, старый человек. Рука сама ко
лбу потянулась. Тронула, а лоб-то теплый! Гляди ж ты! Живая... Чуть дышит,
но живая. Говорить не может, понятное дело, оголодала...
И так защемило у Маруси сердце, так защемило, если вот сейчас
выпрямится и уйдет, то старушке - хана! Стоит, согбенная, разглядывает
пожилую, одетую во все черное женщину, мысли путаются, сталкиваются,
разлетаются... И тут мосластая старуха поворачивается лицом к Мане и смотрит
прямо в глаза. Ничего те глаза не просят... все знают, все понимают... Даже