"Петр Краснов. От Двуглавого Орла к красному знамени. Кн. 1" - читать интересную книгу автора

уйдут красота и прощение, и в дикой свалке погибнут люди. Они, как хищные
звери, разбегутся по пещерам и будут жить, боясь встретиться с себе
подобными.
Так значит, - думала Оля, - и мы нужны. Мы не тунеядцы. Тем, что с нас
сняты непосредственные заботы о хлебе насущном, мы создаем красоту мира. Мы
удерживаем этих людей от преступлений - одних страхом наказания, других -
силою своей души. Мы нужны миру. И мы - Растрелли, Воронихин, Стефенсон,
Уатт, Яблочков, Морзе - создали прекрасные дворцы и соборы, паровозы и
электрический свет, придумали телеграф, мы, а не они. Даже такие, как я,
светские барышни, ничего не умеющие, но нарядные, веселые, красиво одетые,
нужны, потому что в нас влюбляются, нам пишут стихи, для нас создают
картины, за нас умирают и трудятся, и мы, возбуждая возлюбленных, двигаем
мир вперед!"
На этой радостной и горделивой мысли Оля успокоилась. Она опустила
голову на плечо крепко спавшего старшего брата и заснула. Поезд мерно стучал
колесами и убаюкивал ее.
Проснулась она от громкого крика и дуновения холодного ветра. Поезд
стоял, но стоял не у станции, а вероятно, случилось что-либо с паровозом, и
он остановился среди леса. Было уже утро. Солдаты для света и для воздуха,
который ночью был очень тяжелым, отодвинули наполовину дверь, и через нее
был виден густой, голый лиственный лес, талый снег, слышалась частая капель
воды, упадавшей с ветвей и шумевшей по старой листве, местами освободившейся
от снега.
Кто-то резко, хриплым голосом, крикнул в сторону паровоза: "Гаврила,
крути!", и несколько человек грубо засмеялись. Жена телеграфиста, уже не
спавшая и возившаяся со своим ребенком, подобострастно засмеялась и
воскликнула:
- Ах уже и солдатики, солдатики! Ну придумают же, право! И с чегой-та
они всех машинистов Гаврилами прозвали?
Солдаты хмуро потягивались и зевали. Седой господин и певица сидели в
прежних позах и, видно, всю ночь не спали. Не спал и все так же стоял и
молодой солдат. Теперь он смотрел острым, внимательным взглядом на седого
господина. Оля невольно посмотрела на того и другого, и вдруг странная вещь
поразила ее. Между изящным, с благородной осанкой, господином и этим
солдатом с ухватками петроградского хулигана было большое сходство. У обоих
были маленькие породистые, точеные руки, глубокие серые глаза, одинаковый
изгиб бровей, длинные ресницы, тонкие носы с чуть раздутыми страстными
ноздрями, полные чувственные губы и одинаковые подбородки с маленькой
ямочкой посередине.
Сын и отец. Порочный, блудный сын и благородный отец вдруг оказались
друг против друга. Певица Моргенштерн, казалось, тоже заметила это сходство.
Она с тоскою смотрела то на того, то на другого и ждала чего-то.
Молодой солдат внимательно вглядывался в господина, чуть освещенного
утренним светом, и точно припоминал что-то. Он подозвал из глубины вагона
другого солдата, маленького, кряжистого и немолодого, со следами сорванных
георгиевских крестов на шинели, и показал ему на господина, оба долго
смотрели и тихо совещались.
Седой господин все так же глядел в сторону, казалось, не обращая ни на
кого внимания, но острый взгляд его становился тоскливее, он глубже уходил в
воротник своего пальто, и лицо его, гладко выбритое, бледнело и становилось