"Петр Краснов. Опавшие листья " - читать интересную книгу автора

табуретка и ведро с водой. На табуретке, отважно высунувшись во двор,
презирая высоту четвертого этажа, цепляясь обнаженной выше локтя смуглой
рукой за верхнюю раму, горничная Феня мыла стекла. Ее ноги были босы,
подоткнутая юбка открывала их до колен. Белые, с синеватыми жилами, с
розовыми пальцами, напруженными на табуретке, они точно впились в мокрые
доски. В окно доносился треск дрожек по каменной мостовой, и на дворе,
глубоким ящиком черневшем внизу, разносчик кричал:
- Цветики, цветики! А не пожелаете!.. Хорошие цветочки!
Он приподнимал над головой лоток, уставленный гиацинтами, тюльпанами,
белой и розовой азалией, и смотрел на окна флигелей. Со двора врывался
свежий весенний воздух, запах кокса, угля, запах города, очнувшегося от
долгой зимы.
Большие фикусы, рододендроны, азалии, латании, музы, лавры и лимоны
стояли в горшках и кадках на полу, ковер под диваном и круглым столом с
лампой был подогнут. Кресла и столики сдвинуты в беспорядке в угол.
Варвара Сергеевна, отвернувшись от Фени, поспешно прошла в столовую.
Она смертельно боялась высоты. Ей все казалось, что Феня упадет во двор и
разобьется. Но она никогда не запрещала так мыть окна. "Надо же протереть
стекла. Светлый праздник ведь", - думала она. Так же думала и Феня. В эти
дни Страстной недели тысячи Фень стояли так же на подоконниках и табуретках
петербургских квартир и мыли стекла, рискуя жизнью. Это был обычай.
Бронзовые часы - рыцарь, прощающийся с дамой в широком платье, -
стоявшие в простенке между окон под зеркалом, мелодично пробили десять.
"Господи! - подумала Варвара Сергеевна, - десять часов, а дети еще не
встают... Ну... пусть выспятся. Устали от гимназии-то. Да... и им нелегка
жизнь".
В столовой, за большим столом шумно кипел, пуская тонкие струи
кудрявого пара к потолку, пузатый самовар. На длинном черном железном
подносе, с красными ягодками и зелеными листьями, рисованными по темному
лаку, тесно сдвинулись стаканы и чашки. Они были разной величины и формы и
имели различные ложки. Каждый был "свой". Варвара Сергеевна быстро, по
привычке оглядела их и мысленно пересчитала, не забыла ли кого прислуга.
Andre, Ипполита, Липочкина голубая чашка, Лизина белая с розовыми
цветочками, высокая коричневая тети Кати, плоская зеленая mademoiselle
Suzanne, Федин граненый стакан, Мишин в подстаканнике. Кажется, все.
Старая няня Клуша, стоя в углу, тщательно и благоговейно чистила
суконкой и мелом снятую со стены икону Николая Чудотворца в серебряной ризе.
На подоконнике стояла железная клетка с двумя снегирями и чижиком.
Снегири важно сидели на верхней жердочке, выпятив бледно-розовые грудки, и
мигали черными глазами, точно что-то обдумывали. Чижик со звонким чириканьем
прыгал внизу, мелькая пестрым, зеленым в черных крапинах телом между
проволок клетки.
Варвара Сергеевна мельком посмотрела на птиц, и забота легла на ее
красивое, усталое лицо.
"Надо успеть клетку почистить, птиц накормить и детей напоить... А там
завтрак, там яйца красить, творог заготовлять к пасхам... Миндаль толочь...
Ах, еще цветы позабыла купить. И ведь кричал разносчик! Было бы позвать.
Эка! Какая я нонче беспамятная стала..." - уже вслух сказала она.
- Что, матушка? - отрываясь от иконы, спросила Клуша.
- Беспамятная, няня, говорю, я стала. Цветы не купила, а разносчик