"Авенир Крашенинников. Затишье " - читать интересную книгу автора

Хочет с голоду наших морить.

- Давай, - шепнул Михель.
Феодосий мигом заткнул старику рот, закрутил руку, уперся в поясницу.
Капитоныч выронил побрякушку, послушно повалился.
- Черти окаянные, - ругался он, когда оба, давясь от хохота,
просунулись за ним в сторожку. - Был бы помоложе да о двух ногах...
- Учимся, Капитоныч, - смеялся Феодосий, - пригодится.
- Мы так-то языка брали, - расположился рассказывать старик,
подшуровывая в печке угольки. - Лунища ночью над Крымом - хоть муничку
штопай...
- Погоди, воин, после, - перебил Феодосий, наполняя сторожку своим
густущим басом. - Студента бы этого сюда.
- Ждал я от вас кого-нибудь, - согласился Капитоныч. - Пропадет парень.
Забавный такой, совсем молочный еще.
- Что это ты про французов пел? - спросил Михель.
- Да так. Натаскивали нас, будто штыком англичан да французов в море
свалим... А куда-а? Штуцера-то ихние нарезные дальше наших пушек стреляли.
Он сердито поглядел на подпоручика, словно тот был во всем этом
повинен, и завязал на макушке платок для тепла.
Феодосий подсел к печке, протянул ладони. На широком лице поигрывали
отсветы. Подпоручик повесил шинель на палочку, вбитую в паз, подошел,
гибкий, все еще румяный с мороза, оладьи эполет поблескивали. А глаза
грустные.
- Что-то дом сегодня вспоминается. Отец долго крестил меня на дорогу.
Надеялся старик: выслужусь, состояние поправлю. А я выслуживаться так и не
приучился.
- Я тоже, - вздохнул Феодосий. - И своего не утешил. Да сам он виноват:
одной жизнью батюшка с крестьянами жил... Ныне отрекся от меня публично.
Помолчали, думая всяк о своем. В печке попискивало, трещало пламя,
опробовав новую подачку, отступало, колебалось и разом охватывало поленья.

глава третья

Хозяйка оказалась богомольной. Даже подол ее черного, похожего на
власяницу платья побелел на коленях. После заутрени часами просила она о
чем-то иконостас, утыканный старыми вербами, убранный стружковыми цветами.
Шептала неразборчиво, кланялась - лбом до полу. Однако Бочарова она и видом
не упрекала, когда он принимался за еду не перекрестившись и на иконы,
подсвеченные негасимой лампадкою, глядел без подобающего трепета.
На другой либо на третий день посоветовала она Косте поглядеть город:
- Чего затворником-то сидишь. Этак и от ума отстать недолго.
Он послушно оделся. Мороз, кажется, отмяк, но деревья над кладбищем
были в той же голубоватой куржавине, и отдаленные голоса, вскрипы шагов
слышались так же звучно, отчетливо.
У церкви бранились мужики и бабы в лохмотьях, садились в снег,
выбрасывали перед собой шапки, рогожки, посудины. Он заторопился мимо ворот.
В Разгуляе кабаки, видимо, так и не закрывались. Снег возле них был
ноздреват, желт, у привязей остались клочки сена. Кто-то старательно пел в
кабаке с угла, настолько растягивая каждое слово, что всякий смысл пропадал.