"Юрий Козлов. Одиночество вещей" - читать интересную книгу автора

сволочь, дуреющая от воздуха, звезд и свободы, не забывала, что коммунизм
неизбежен! И следовательно, не обольщалась.
Не увидев лозунга, задним числом осмыслив, зачем он был, Леон, вместо
того чтобы обрадоваться, что его нет и никогда больше не будет, вдруг
подумал, что коммунизм... неизбежен.
Ему сделалось смешно. До того смешно, что в красном колышащемся воздухе
над крышей дома он отчетливо разглядел красные же прежние буквы: "Коммунизм
неизбежен!"
Леон решил, что сошел с ума.
Хотя точно знал, что не сошел.
Впрочем, если коммунизм и впрямь неизбежен, это не имело значения.
Леон подумал, что формальный предлог для посещения Кати исчерпан. Ему
уже известен гороскоп.
И Катя догадалась, хотя стояла в дверях и вряд ли могла видеть то, что
видел Леон.
- Опять буквы? - спросила она.
- Весь лозунг. Как будто не снимали.
- Буквы иногда появляются на закате, - задумчиво произнесла Катя. - Но
весь лозунг целиком я еще не видела. Коммунизм неизбе. Мунизм неизбеж. Один
раз: Ко неи. А иногда, - понизила голос, - почему-то по субботам на
иностранных языках! То санскрит, то иероглифы, то какие-то неизвестные,
похожие на письмена майя. Я все срисовываю.
- И что из этого следует? - громко спросил Леон. Шептаться в дверях о
неизбежности коммунизма показалось ему унизительным.
- Одно из двух, - ответила Катя. - Или он избежен, или неизбежен. Что
еще?
Они вошли в квартиру - двухэтажное многоярусное помещение с винтовой
лестницей, холлами, большими окнами, стеклянной, на манер шалаша, крышей над
коридором. Сквозь незашторенные окна, прозрачный потолок квартира, как
стакан вином, наполнялась красным коммунистическим светом.
Эту тему, похоже, было не закрыть, хотя впереди по коридору в
открывшемся за раздвижной стеной белоснежном спальном пространстве
обозначилась никелированная, как бы парящая в воздухе, квадратная кровать.
Леон не понимал, почему вместо того, чтобы говорить о любви и думать о
любви, он должен говорить о коммунизме, а думать о смерти. Но по мере
медленного трудного приближения к кровати догадался. Потому что любовь
несущественна и унижена в мире, где коммунизм и смерть - самое живое. А
человек устроен таким образом, что говорить и думать об умозрительном (в
данном случае о любви) может лишь после определенного насилия над
собственным сознанием. В то время как слова и мысли о живом (в данном случае
о коммунизме и смерти) насилия над сознанием не требуют.
Легко и свободно, как Фома Аквинский бытие Божие, Леон подтвердил
неизбежность коммунизма в мире ущербного существования полов.
Когда до кровати оставалось всего ничего, Катя вдруг остановилась:
- Я не собиралась так рано!
- Что? Рано? Чего рано? Не собиралась?
Вероятно, другой Фома, не Аквинский, а Фомин, и тот высказался бы в
этой ситуации изящнее, нежели Леон.
- Обнародовать гороскоп, выходить на астрологическую арену, -
прошелестела Катя горячими сухими губами.