"Юрий Козлов. Одиночество вещей" - читать интересную книгу автора

- Не смею задерживать, - ответил Дима. Разговор, таким образом, был
закончен. Но и Леон и Дима знали, что это не так.
Леон пошел прочь из подворотни, рассчитывая, если Дима не окликнет
раньше, остановиться через семь шагов, оскорбленно крикнуть: "Сколько? Ну!"
Дима окликнул на шестом шаге.
Они миновали подворотню, устроились во дворе в беседке.
- Я бы элементарно толкнул и за тридцатник, - сказал Леон, - только нет
времени. Девица ждет в "Кутузове" с пустым стаканом.
Лицо Димы пришло в движение, и Леон неуместно и грязно задумался: как,
интересно, обстоят делишки с девицами у Димы?
- Сам Бог послал меня тебе, - порывшись в огромном, не иначе как
изготовленном в прошлом веке народовольцами для переноски тогдашних
несовершенных бомб, портфеле, Дима извлек бутылку "Калгановой горькой".
Леон подумал, что Дима заблуждается насчет Бога. Или не заблуждается.
Просто пока еще не принято говорить: "Сам сатана послал меня тебе".
Конечно же, был соблазн немедленно обменять талоны на "Калгановую". По
количеству спиртного и градусам эта бутылка значительно превосходила все,
что (при самой удачной реализации талонов) Леон сможет заказать (если
сможет) в грабительском "Кутузове". Но... где пить? В "Кутузове" вряд ли. Не
в подъезде же угощать Катю Хабло? Ладно бы французским шампанским или
португальским портвейном, но не "Калгановой" же горькой! Леон почувствовал
себя невольником чести.
- Двадцать три, - сказал он упавшим голосом, - бери их за двадцать три,
Дима, - протянул ладонь, на которой, как бабочки с поникшими крыльями,
лежали талоны.
- Двадцать, - вздохнул Дима, - исключительно из уважения к тебе.
Понимаю: разливать в баре под столом несолидно. Кто разливает под столом, не
ходит в бар. Но мы живем в мире смещающихся понятий. Я бы мог толкнуть ночью
"Калгановую" любому таксисту за полсотни. А талоны? Кому нужны ночью талоны?
Сраженный этой простой, как все гениальное, мыслью, Леон сам не
заметил, как отдал талоны, взял два червонца. И только потом подумал, что
предполагаемая высокая ночная цена на "Калгановую" у таксистов решительно
никак не связана с навязанной Димой низкой дневной ценой на книжные талоны.
- В сущности, наш спор о пяти рублях смешон, - Дима уже относился к
действительности, как всякий, только что поимевший пусть небольшую, но
выгоду, то есть иронично-пессимистично, как она, действительность, того и
заслуживала. - Гораздо смешнее, чем спор об унтере Грише, есть такая книга,
я, правда, не читал. Пять рублей в нынешней жизни - ничто!
- То-то ты торговался, - Леон посмотрел на часы. Как выбежал из бара,
казалось, целую жизнь прожил, а минуло всего семь с половиной минут.
- Пять рублей ничто, - между тем загадочно продолжил Дима, - два раза
по пять, опять же ничто, ничто плюс ничто равняется ничто, то есть червонцу,
что одно и то же, - весело подмигнул Леону. - Даже не знаю, почему хочу тебя
выручить? Ты мне не друг, не брат.
- Не сват, - Леон догадался, что в народовольческом портфеле есть еще
что-то и за это "что-то" Дима хочет поиметь с него десятку.
- СПИДа не боишься?
- СПИДа? - растерялся Леон.
- Времена нынче, - покачал головой Дима, - а ты парень горячий.
- Огонь, - Леон зачарованно следил, как подушечная Димина рука тонет в