"Вильям Козлов. Брат мой меньший " - читать интересную книгу автора

Как всегда, он мгновенно уловил мое настроение и ведет себя
соответственно этому. Обычно, когда я веду его на прогулку, он срывается с
места, лает, прыгает вокруг, а тут молча сидит на подстилке и недоуменно
таращится на меня: мол, что, хозяин, поднялся? Работал бы и работал. А я -
чего? Я подожду...
Я вижу, что он, стервец, хитрит, и, не сдержав улыбки, машу рукой:
ладно, пошли! И тут он выдает себя с головой. Барсом прыгает на меня, ударяя
передними лапами в грудь и стараясь лизнуть в лицо, гортанно, сдерживаясь
(он знает, что в коммунальной квартире лаять не полагается), что-то бормочет
на своем собачьем языке, вертится вьюном, даже случается, от избытка чувств
может капнуть на паркетный пол.
Карай первым спускается по стершимся каменным ступенькам со второго
этажа. Он никогда не выскочит на улицу (наш дом стоит на углу Баскова
переулка и улицы Восстания) - знает, что там многолюдно и небезопасно, -
круто сворачивает к другому выходу, во двор, и, носом отворив бурую дверь,
исчезает там. Когда дождь, на дворе никого не видно - и Карай, прилепившись
к каменному фундаменту, надолго застывает в блаженной позе долго
засидевшейся в квартире собаки: одна нога вздернута, голова опущена и
повернута в мою сторону. Он неподвижен, как памятник, лишь живой,
беспокойный взгляд торопливо скользит по двору. Городская собака знает, что
в любой момент может появиться дворничиха с метлой и лопатой - и тогда даже
любимый хозяин не защитит от несправедливой кары. Но должна, в конце концов,
собака где-нибудь пописать! Собаки в правилах и указаниях не разбираются:
вырвавшись из квартиры, они ищут первый попавшийся столбик или дерево; за
неимением таковых пристраиваются, где придется, и на морде иного пса в
критический момент такое несчастное выражение, что сразу понятно: он
чувствует себя последним преступником. Я уж не говорю о большой собачьей
нужде. Некоторые владельцы собак, живущие в центре, носят с собой
обшарпанный голик и совочек, чтобы тут же ликвидировать следы собачьего
"преступления".
Низкое мутно-серое небо опустилось на мокрые блестящие крыши. Рваные
клочья скорее дыма, чем облаков, цепляются за рогатки телевизионных антенн.
Из шумящих водосточных труб весело брызгают струйки. Редкий прохожий, втянув
голову в плечи, торопливо прошуршит в плаще мимо. Карай трусит впереди,
уткнув нос в тротуар. Его поджарый зад всегда почему-то немного заносит в
сторону. Карай напоминает мне тяжелый грузовик с прицепом, медленно ползущий
по шоссе. Треугольные, заросшие нежно-золотистой курчавой шерстью уши пса
хлопают на ходу, коричневая борода слиплась и смешно загибается вверх, как у
дьячка из какого-нибудь старого кинофильма. Иногда он останавливается как
вкопанный, тщательно обнюхивает тонкий черный ствол чахлого деревца или
серый бугристый камень фундамента и, потоптавшись на месте, деловито
оставляет свою отметку. Вид у него при этом такой, будто он занимается
исключительно важным делом. Сейчас он не обращает на меня внимания - вряд ли
помнит, что я рядом. Ежась в плаще на холодном ветру и слизывая дождевые
капли с холодных губ, я плетусь вслед за ним. Мелкий дождь сечет по лицу,
стекает за воротник. В руке у меня позвякивает карабином поводок. Я редко
беру Карая на поводок - он этого не любит. И потом он никогда напрасно не
залает, не привяжется. В этом проявляется его порода, воспитанность. Без
моего молчаливого согласия он даже к встречной собаке не подойдет, хотя я
понимаю, каких трудов ему это стоит.