"Вильям Козлов. Брат мой меньший " - читать интересную книгу автора

прослеживалось что-то около пятнадцати поколений. Все предки моего Карая
были медалистами и чемпионами в своих собачьих делах. Дед его - Зайсан - был
чемпионом Советского Союза, а отец - Самбо - чемпионом Ленинграда. Мать же,
Цыганка, отличалась великолепным экстерьером и красотой, за что на каждой
выставке получала медали.
Карай, надо полагать, пошел в своих родителей, но, на его беду, хозяин
ему попался не слишком тщеславный. Должен признаться, что грудь этого
благородного отпрыска столь достославных родителей не украшала ни одна
завалящая медаль. И виноват в этом был, конечно, только я один.
Когда Караю исполнилось два года и он прошел со мной на собачьей
площадке обычный курс подготовки, я повел его на городскую выставку, где
надеялся вместе с моим талантливым песиком завоевать все золотые и
серебряные медали. Подобную непростительную самоуверенность внушила мне его
великолепная родословная...
Помнится, был конец мая. На зеленом стадионе, где открылась выставка
служебных собак, стоял длинный судейский стол, за которым восседали весьма
солидные и серьезные специалисты-собаководы. Они негромко переговаривались
между собой и без всякого интереса поглядывали на хозяев собак: по-моему,
нас они вообще не замечали, как не замечает цыган телегу и сбрую,
сосредоточив все свое внимание на лошади. Интерес появлялся в глазах судей,
только когда они осматривали собак.
Сражение за медали началось довольно нудно и примитивно: мы, владельцы
собак, ходили с ними по лужайке вокруг длинного стола, а суровые судьи,
посовещавшись между собой, просили то одного, то другого из нас перейти с
такого-то места на такое-то. Я, почему-то оказавшийся в самом конце этой
странной процессии, медленно продвигался вперед. Грузный генерал-майор в
отставке (по этому случаю он надел форму с многочисленными орденскими
колодками) солидно, как на параде, вышагивал передо мной. Кокарда на его
обшитой золотым шнуром фуражке пускала ослепительных зайчиков. У ноги его
рассеянно семенил поджарый худосочный эрдельтерьер. В отличие от генерала,
полностью проникнувшегося ответственностью за все происходящее, пес его вел
себя не совсем прилично. Он вертел топорикообразной головой с тощей
бороденкой, поминутно совался носом в подстриженную траву, что-то вынюхивал,
кося коричневым глазом, оборачивался на Карая, явно выказывал желание
поближе с ним познакомиться... И все это происходило в то время, когда ему
полагалось чинно, с достоинством вышагивать у ноги своего хозяина.
Окончательно песик опозорился, когда им велели остановиться. Вместо того
чтобы ушастым столбиком присесть подле хозяина, он осатанело рванулся
куда-то в сторону, но генерал удержал его, натянув поводок, и тогда
возбужденный эрделька изящно задрал мохнатую ногу и, глядя на судей умным,
сосредоточенным взглядом, обрызгал хозяину брючину с ярким красным лампасом.
Не оценив по достоинству собачий юмор, судьи попросили генерала
передвинуться сразу на два места дальше. Я оказался еще ближе к началу нашей
небольшой процессии. До награды, как говорится, оставалось рукой подать:
дело в том, что трем первым причитались дипломы и медали. Когда передо мной
оказалось всего двое и я уже в волнении предвкушал, как прицеплю к ошейнику
Карая первую, пусть даже бронзовую, медаль за экстерьер, случилось
непоправимое: судья небрежно подозвал меня к себе и стал придирчиво
исследовать Карая. Ни капли не боясь, что тот его цапнет за руку, оттянул
губу, обнаружив белые и ровные как на подбор зубы пса. Прикус у Карая был