"Вильям Федорович Козлов. Я спешу за счастьем " - читать интересную книгу автора

- Мы не лошади, - сказала светлоглазая.
- Не валяйте дурака, - сказал я. - Тащите.
Тумба подергала за ручки носилок, охнула:
- Не поднять.
- Подымете, - сказал я.
Они с трудом оторвали носилки от земли и, покачиваясь, потащили к яме.
Я смотрел им вслед и усмехался: это вам не снег... и не дождь. Пигалицы!
Понемногу у меня с девчонками наладились нормальные взаимоотношения.
Камней я им больше не клал, а они перестали толковать про дождь и снег. От
них я узнал, что в техникуме пока занятий нет: вместо потолка в аудиториях
небо. Не все еще преподаватели прибыли: квартир нет. Все приходится строить
самим: и учебный корпус, и общежитие. К годовщине Октябрьской революции всё
должны закончить. Девятого ноября - первый день занятий.
- Ты на паровозном? - спросила светлоглазая. Ее звали Алла.
- На паровозном, - сказал я. И сам не понимаю, зачем соврал.
- Ваша аудитория рядом с нашей, - сообщила Тумба.
У нее и имя было какое-то дурацкое - Анжелика. Где такое выкопали? У
меня тоже имя было не ахти какое: Ким. Коммунистический Интернационал
Молодежи. Ну какой я Интернационал? Директорша школы, из которой меня
выгнали в три шеи, рыжая Аннушка, публично заявила, что у меня
сознательности и на один грош не наберется. Это имя мне родной отец
удружил. У него сознательности хватило: имя-то подобрал идейное, а вот
семью бросил.
И сколько я горя хватил с этим именем! В школе меня с первого класса
стыдили: "Как тебе не стыдно, Ким? Плохо по истории! А еще Ким..." Ну
ладно, по истории позорно двойки получать с моим именем, а, скажем, по
геометрии или по алгебре? А ведь тоже стыдили. И ребята издевались надо
мной. У них еще сознательность не доросла до моего имени. Они не знали, что
такое Ким, а потому дразнили меня кто во что горазд. Один называл Китом,
другой Кино, третий - Кило. Даже Критом и Квитом называли. И я терпел. А
что мне еще оставалось делать? Завидовать другим ребятам, у которых были
обыкновенные имена: Толька, Ванька, Колька.
Во время войны, когда я один жил у бабушки в Куженкино, я придумал
себе новое имя: Максим. Максим Константинович Бобцов. Имя Максим мне давно
нравилось.
Надоело мне мусор швырять на носилки. Да и с какой стати я здесь
вкалываю? Я не студент и не строитель. Я посторонний. Случайный прохожий.
Но лопату не бросал. И не уходил. Все-таки люди кругом. Снова оставаться
наедине со своими мыслями не хотелось. Девчонки тоже устали. Это я видел по
глазам: глаза у них уже не блестели. Девчонки ждали, что объявлю перекур.
Но я не объявлял. Наоборот, с каким-то непонятным упрямством размахивал
лопатой. Первой запросила пощады Тумба. Она тяжело плюхнулась на бревно и
сказала:
- Упарилась.
Светлоглазая Алла сняла платок. Волосы у нее были густые, не очень
длинные. В темных волосах - белая гребенка. Алла присела рядом с Анжеликой,
вытянула свои красивые ножки в безобразных бахилах.
- Вы любите играть в волейбол? - спросила она.
- В чехарду люблю, - сказал я.
Я не придуривался. Действительно, в чехарду я любил играть. И прыгал