"Евгений Козловский. Грех (история страсти) (киносценарий)" - читать интересную книгу автора

Поднявшись, Арифметик пошел на девицу. Та присела, прикрыла локтями
груди, кистями - лицо, завизжала пронзительно.
Пьяный Сергей пытался удержать Арифметика, хватал его за рукав:
- Оставь! Ну, оставь ты ее, ради Бога! Мало тебе там? - но тот только
отмахнулся, сбросил сергееву руку.
Когда между Арифметиком и девицею осталось шага три, она распрями-
лась, разбежалась и, ломая телом раму, дробя стекло, ласточкою, как с
вышки в бассейне, вылетела через окно вниз, на участок, в огромный суг-
роб.
Даже Арифметик оторопел, но увидев, что девица благополучно выкараб-
кивается из снега, успокоился, перехватил на лестнице Сергея, собравше-
гося было бежать на улицу:
- Спокойно, Сергуня, спокойно! - взял протянутый кем-то снизу, из
комнаты, стакан водки, почти насильно влил ее в сергееву глотку. - Куда
она на х.. денется? Нагишом! Сама приползет, блядь, прощенья просить бу-
дет. Ты главное, Сергуня, не бзди!

Вернувшись из магазина или куда она там ходила, Нинка тихо, снова на
цыпочках, приотворила монахову дверь. Монах лежал с закрытыми глазами.
Нинка подошла, опустилась на колени возле кровати, долгим, нежным, влюб-
ленным, подробным взглядом ощупала аскетическое лицо. Произнесла шепо-
том:
- Ты ведь спишь, правда? Можно, я тебя поцелую, пока ты спишь? Ты
ведь во сне за себя не ответчик, а если Богу твоему надо, пусть он тебя
разбудит. Я ж перед Ним не виновата, что влюбилась, как дура! - и Нинка
потянулась к подушкам, осторожно поцеловала монаха в скулу над бородою,
в другую, в сомкнутые веки, в губы, наконец, которые дрогнули вдруг,
напряглись, приоткрылись. Не то, что бы ответили, но! - Я развратная,
да? Наверное, я страшно развратная, и, если Бог твой и впрямь есть, -
шептала жарко, - в аду гореть буду. Но ведь рая-то Он все равно на всех
не напасется, надо ж кому-нибудь и в аду, - а сама запустила уже руку
под одеяло, ласкала монахово тело, и он, напряженный весь, как струна,
лежал, вздрагивая от нинкиных прикосновений. - А за себя ты не бойся, ты
в рай попадешь, в рай, потому что спишь!
Нинка раскрыла его рубаху, целовала грудь, и он так закусил губу, что
капелька крови потекла, спряталась в русой бородке.
- Господи! как хорошо! Это ж надо дуре было влюбиться! Господи, как
хорошо! - и тут судорога прошла по монахову телу, и он заплакал вдруг,
зарыдал, затрясся:
- Уйдите! Уйдите, пожалуйста!
Нинка отскочила в испуге, в оторопи, платье поправила.
- Ну чего вы! - сказала. - Чего я вам такого сделала?! - но монах не
слышал: его била истерика.
- Ты дьяволица! - кричал он. - Ты развратная сука! Ты!.. ты!..
И тут нинкин взгляд похолодел.
- Ф-фавен! - бросила она и, хлопнув дверью, выскочила из комнаты, из
дому!

!а вернулась, когда уже вечерело: вывалилась из распухшего пикового
автобуса, оберегая охапку бледно-желтых крупных нарциссов, нырнула во