"В.Кожевников. За неделю до войны" - читать интересную книгу автора

-- Это так, -- согласился Штейнглиц. -- А если красные ответят
встречным ударом?
-- Не ответят. Мы располагаем особой директивой Сталина. Он приказал
своим войскам в случае боевых действий на границе оттеснить противника за
пределы демаркационной линии и не идти дальше.
-- Ну, а если...
-- Если кому-нибудь станут известны эти твои идиотские рассуждения,--
строго оборвал майора Дитрих,-- знай, что у меня в сейфе будет храниться их
запись.
-- А если я донесу раньше, чем ты?
-- Ничего, друг мой, у тебя не выйдет. -- Голос Дитриха звучал ласково.
-- Почему?
-- Твоя информация мной сейчас уже принята. Но не сегодняшним числом, и
за ее злоумышленную задержку тебя расстреляют.
-- Ловко! Но почему ты придаешь всему этому такое значение?
Дитрих ответил томно:
-- Я дорожу честью третьего отдела "Ц". У нас никогда не было никаких
промахов в работе, у нас и сейчас нет никаких промахов. И не будет.
Штейнглиц воскликнул горячо, искренне:
-- Оскар, можешь быть спокоен: я тебя понял!
-- Как утверждает Винкельман, спокойствие есть качество, более всего
присущее красоте. А мне нравится быть всегда и при всех обстоятельствах
красивым... -- И Дитрих снисходительно потрепал Штейнглица по щеке.
Светало. Небо в той стороне, где была родина Иоганна, постепенно все
больше и больше озарялось восходящим солнцем. Теплый воздух лучился блеском
и чистотой. Через спущенное стекло в машину проникал нежный, томительный
запах трав.
Иоганн автоматически вел машину. Его охватило мертвящее оцепенение. Все
душевные силы были исчерпаны. Сейчас он обернется и запросто застрелит своих
пассажиров. Потом приедет в подразделение и снова будет стрелять, стрелять,
только стрелять. Это -- единственное, что он теперь в состоянии сделать,
единственное, что ему осталось.
Рука Иоганна потянулась к автомату, и тут он как бы услышал голос
Бруно, его последний завет: "Что бы ни было -- вживаться. Вживаться -- во
имя победы и жизни людей, вживаться".
Да и чего Иоганн добьется своим малодушием? Нет, это не малодушие, даже
предательство. Бруно не простил бы его.
Если бы случилось чудо, и Бруно остался жив, и его бы попросили оценить
свой подвиг, самое большее, что он сказал бы: "Хорошая работа, хорошая
работа советского разведчика, исполнившего свои служебные обязанности в
соответствии с обстановкой". Он бы так сказал о себе, этот Бруно.
Но почему Бруно? У этого человека ведь есть имя, отчество, фамилия.
Семья в Москве -- жена, дети. Они сейчас спят, но скоро проснутся, дети
будут собираться в школу, мать приготовит им завтрак, завернет в вощеную
бумагу, проводит до дверей, потом и сама уйдет на работу.
Кто ее муж? Служащий. Часто уезжает в длительные командировки. Все
знают: должность у него небольшая, скромная. Семья занимает две комнатки в
общей квартире. К младшему сыну переходит одежда от старшего, а старшему
перешивают костюмы и пальто отца. И когда такие, как Бруно, погибают так,
как погиб он, родственников и знакомых оповещают: скоропостижно скончался--