"Вадим Михайлович Кожевников. Петр Рябинкин " - читать интересную книгу автора

положить алюминиевую, которая не бьется.
На сборном пункте Рябинкины расстались поспешно, так как им
подумалось, неловко, поскольку они бездетные, на людях долго цепляться друг
за друга, когда даже многодетные призывники расстаются с женами и детьми
так, будто не на войну уходят, а прощаются по-деловому, как на вокзале.
Часть, в которую зачислили Рябинкина, оставалась еще в резерве, и
призывники спешно проходили обучение. Для бывших заводских не составляло
особой заботы овладеть оружием, механика коего доступна с первого взгляда
любому слесарю. А ведь тут были станочники, лекальщики, сборщики,
сварщики - словом, титулованные разрядами мастера по металлу, привыкшие к
культурному и властному обращению с металлом. Рабочий коллективизм родствен
серьезной армейской дисциплине. Поэтому и на занятиях по строевой
подготовке они показали себя с лучшей стороны. Люди старались быстро
овладеть всеми видами солдатского ремесла, и не потому, что рассчитывали на
то, что все это могло обязательно пригодиться в бою, а потому, что хотели
таким усердием сократить время пребывания в резерве, тяготясь своим
пребыванием здесь, как стыдной проволочкой.
И тут Рябинкин обнаружил свою душевную слабость. Тоска по жене
овладела им, и он, подчиняясь этой тоске, сознательно мучал себя мыслями о
Нюре, отдаваясь обстоятельным воспоминаниям о ней, - он как бы только
телесно присутствовал в части, стал рассеянным, не сразу соображал команду,
за что получил кличку Швейка.
Но ничего бравого и веселого в Петре не было, хотя большеразмерная
пилотка, сползающая на уши, с обвисшей мотней солдатские штаны и торчащие
из ботинок углы портянок, небрежно прихваченные обмотками,
свидетельствовали, что основания для такой клички имеются.
Назначенный политруком роты Алексей Григорьевич Трушин был огорчен
тем, что Рябинкин так скис, и проводил с ним неоднократно индивидуальные
беседы. Но когда он приказывал Рябинкину повторить только что сказанные ему
слова, тот не мог этого сделать, так как, слушая Трушина, продолжал упорно
думать о своем. Трушин, брезгливо глядя в его тусклые глаза, констатировал:
- Сползаешь, Рябинкин, по наклону сползаешь. - И предупредил
шепотом: - Поимей в виду, Петр, если и в бою так же скиснешь, то я тебя
вот. - И положил руку на кобуру, в которой еще не было пистолета.
Рябинкин внимательно посмотрел на кобуру и спросил, вдруг оживившись:
- Алексей Григорьевич, вы у Нюры кожаную сумочку помните?
- Чего? - ошалело спросил Трушин. - Какую такую сумочку?
- Желтенькую, как ваша кобура, я подарил, а она почему-то потом
перестала с ней ходить. Отчего это, как вы думаете?
- Так, - сказал протяжно Трушин. - Значит, все? - И впервые приветливо
улыбнулся. Закурил, угостил Рябинкина, потом, конфузясь, сообщил: - Я,
знаешь, в город Горький ездил по монтажу, месяц там занимался. Приезжаю
домой, гляжу, дверь дерматином очень аккуратно обита. А на это дело большой
мастер Кононыкин. И обдало меня как кипятком. Что получается: муж в
отсутствии, а дверь в его квартире Кононыкин обивает. И не стал я стукать в
мягкую обивку. Ушел. И до самого утра по улице бродил - переживал. А все
отчего? Когда жена при тебе, ты о ней не думаешь, как человек о дыхании
своем не думает, а когда ее нет, тогда думаешь, и нет у тебя как бы
нормального дыхания, и от этого всякая муть в голову приходит.
- А сейчас вы о жене сильно думаете?