"Вадим Михайлович Кожевников. Петр Рябинкин " - читать интересную книгу автора

Разувшись, парикмахер лег на топчан, положив выше головы на скатанный
полушубок ноги. Голые ступни Сергея Осиповича были вздуты, черно-лилового
цвета. Заметив взгляд Трушина, парикмахер объяснил:
- Чисто профессиональное явление, застой крови в нижних конечностях от
длительного пребывания в вертикальном положении. - Сказал презрительно: -
Может, за границей где-нибудь и обслуживают клиента сидя, но это же не
работа, профанация.
И вот такая малость, как посещение парикмахером подразделения на
передовой, произвела на солдат большее впечатление, чем приход в их
расположение командира полка или даже командира дивизии.
Когда такие высокие командиры появляются на переднем крае, это,
конечно, означает прежде всего, что позиции, занимаемые подразделением,
особо важны для боевого успеха всей части.
С одной стороны, это внушает солдатам гордость, а с другой - и
тревогу: все понимают, что предстоит исключительно трудный бой.
И как бы ни был хорош, уважаем, даже любим бойцами большой командир,
как бы умно, тактично и доверительно он ни разговаривал, как бы широко ни
проявлял заботу о людях, все это положено в военном обиходе.
А тут вдруг пришел на передовую пожилой человек в солдатском звании,
деловито обслужил бойцов, так, как будто нет для него войны, каждого
вежливо, строго спрашивал: "Какие височки предпочитаете, косые, прямые?" -
будто это и для него, и для солдата исключительно важно...
Эта основательность, серьезное отношение к своей работе, к своей
профессии, даже как бы одержимость ею порождали среди солдат разговоры, не
касающиеся прямо посещения их этим мастером своего дела, однако чем-то
связанные с ним.
Бронебойщик Матешин, рыжий, носатый, говорил своему напарнику
Куликову, бойцу из недавнего пополнения:
- Я человек вежливый, терпеливый. Но у меня сменщик был никудышный.
Уйдет, а станок весь замазанный эмульсией, маслом, засыпан стружкой. Я ему
всегда прибирал, а он нет, После смены пулей из цеха выскакивал. Ведь
водятся же такие! На душевный разговор оказался неподдающийся. Решил я его
проучить маленько. Этим же самым. На безобразие, конечно, пошел, а что
делать, как иначе воспитывать? Неделя, вторая - встречаюсь, не обзывает,
все переносит, как будто так и положено по-рабочему. Как на займы подписка,
так его нет. Индивидуально надо профоргу его уговаривать. Ну чистый
отщепенец. А тут меня профоргом избрали. Решил я его дома с подписным
листом накрыть, чтобы при всем его семействе о нем свое мнение высказать.
Прихожу, комнатуха, мебели никакой. Супруга его тощая, одни глаза торчат,
стесняется, говорит; "Извините, у нас не убрано". А чего прибирать, когда
ничего нет, кроме верстака, на нем всякое железо. И среди этого железа
сидит мой субчик и чего-то мастерит.
Ну, ясно мне все стало. Налево шабашит, по бытовым предметам. Я ему
официально:
"К вам от завкома".
А он: "Я занят". И даже головы не поднял.
Ну все, чувствую, недопустимую грубость позволю. А жена его мне машет,
зовет. Вышел я с ней на лестницу. Она мне:
"Пожалуйста, приходите в следующий раз. Сережа всю ночь работал, и,
кажется, у него получается".