"Анатолий Кожевников. Записки истребителя (про войну)" - читать интересную книгу автора

мысли. - Давай посоветуем комиссару провести партийное собрание и поговорить
по поводу таких ненужных потерь. Предупреждать их надо.
- Подожди, инженер, с партийным собранием, - вмешался подошедший
комиссар первой эскадрильи Гаврилов. - Ведь еще неизвестна причина. Может
быть, они не погибли, а заблудились или еще что.
К вечеру над аэродромом появилась пара истребителей. Это были сержанты
Егоров и Хлопцов. Оказывается, летя над территорией, занятой противником,
они потеряли ориентировку. В поисках выхода взяли курс на восток и летели,
пока пересекли Дон.
- Когда я определил, что под нами свои, - рассказывал Егоров, - топлива
оставалось совсем мало. Чего только не пережил за эти минуты! Сажать машину
в поле? А вдруг поломаю. На счастье, увидел аэродром бомбардировщиков. Там и
сели. Летчики-бомбардировщики спрашивают о цели посадки, а у меня язык не
поворачивается сказать правду. Столько стыда пришлось пережить! Даже обедать
не пошли.

Когда Егоров рассказывал нам историю своей неудачи, у него дрожали
руки. Молодой летчик испытывал чувство большой досады и неловкости за свой
профессиональный промах.
- Пойду докладывать командиру полка, - сказал он, махнув рукой.
Командир полка принял решение: летчиков, потерявших ориентировку,
отстранить от полетов на два дня, чтобы за это время они научились по памяти
вычерчивать район полетов. Такое наказание считалось самым тяжелым, и Егоров
глубоко переживал его. За двое суток он заметно осунулся и походил на
человека, только что выписавшегося из госпиталя. В этом еще раз сказалась
чистая и честная душа Егорова. Переживать свою неудачу так, как он, мог
только летчик, который гордится своей профессией, любит ее и дорожит
оказанным доверием защищать Родину.
К утру наши самолеты были отремонтированы. Они выглядели совсем не
похожими на вчерашних старых и потрепанных "харрикейнов".
- Принимайте работу, товарищ летчик, - с русским задором, поглаживая
усы, сказал тот же пожилой слесарь. - Летайте на здоровье да бейте их,
фашистов проклятых, чтоб им пусто было. Мне тоже приходилось бить, только не
фашистов, а просто немцев-оккупантов в восемнадцатом году. Жаль, что сейчас
не могу. Просился в пехоту, а попал по старости в авиацию.
Боец лукаво улыбнулся и продолжал:
- Сначала думал, буду летать. Да какой из меня летчик! Послали на
аэродром. Здесь всем дело найдется, потому один воюет, а двадцать смотрят,
как у него получается.
- Вот уж здесь ты, отец, не прав, - вмешался молодой подручный слесаря.
- Если бы не мы, как же летать-то на самолете? Сам знаешь, чего только в эту
машину человек не наставил - и пушки, и пулеметы, и "катюши" вон
подвешены... А в кабине что... Нет, ты не прав...
- Ты мне про это не говори. Я сам не хуже тебя знаю, что это за машина.
Только врагов-то на ней бьет вот он, а не мы! Да что с тобой спорить, когда
ты еще зелен в этом деле...
Слесарь махнул рукой, как бы подтверждая силу своих слов, что, мол,
молодо-зелено в голове у парня.
Затем, помолчав немного, обратился ко мне:
- Я знаю, товарищ летчик, что вы крепко устаете, а все же хочу просить