"Михаил Эммануилович Козаков. Человек, падающий ниц " - читать интересную книгу автора

он скороговоркой понуро шедшему за дрогами Эле Рубановскому. - Пускай вместо
одного еврея умрут десять этих разбойников и хулиганов. Если есть Бог, так
он должен услышать наши вопли... А если Он не услышит, - так я за себя не
ручаюсь! Ей-богу!
Как ни было грустно в этот момент портному, - нечаянная, сама себя
напугавшая, улыбка набежала на мгновенье на его осунувшееся лицо.
- Иди тихо, - сказал он серьезно. - Пусть мой отец уйдет в другой мир
сопровождаемый молитвой, а не руганью.
Несколько минут Шлёмка шел молча, опустив голову. Но когда в дороге на
лошади разъехался вдруг плохо стянутый хомут и дрогаль принялся его
поправлять, - нищий прервал свое молчание и уже по-иному, деловито, спросил
портного:
- Вы этого кирпичника знаете? Нет? Сколько вы ему заплатили? Это
пьяница и хулиган... Он все норовит ехать по кочкам, и ему, наверно,
нравится, что покойник подпрыгивает, как живой. Умрешь, - так и то
издеваются!
Над могилой старика Акивы он в два голоса с портным читал "кадыш" -
поминальную еврейскую молитву, а спустя час - вместе же с Элей сел на пол в
его квартире: портной верен был всему ритуалу печальных еврейских поминок.
Когда вошел в комнату Мирон, нищий непроизвольно вскочил и поклонился ему.
- Спасибо вам... спасибо, товарищ Рубановский, - жалостливо забегали
мутные сусличьи глаза. - Я не мог вам сказать на похоронах, так я вам скажу
здесь: если бы вы не вмешались-таки в мое дело, так кто его знает, как бы их
взял на веревочку русский следователь?! Веревочка могла бы развязаться,
ей-богу! Ой, что они со мной только сделали!
Мирон несколько секунд постоял в комнате, обвел всю ее глазами,
заглянул для чего-то под кровать отца и, не отвечая, вышел.
- У вас очень гордый сын... - растерянно произнес Шлёмка и снова сел
рядом с портным. - Или он не хочет признать меня: он же сам приезжал ко мне
в больницу. Х-хэ!... Ну, так я вам расскажу дальше, как это со мной было...
И он долго, с мельчайшими подробностями пересказал все незаурядное
происшествие.
- Шлема! - тихо поучал его портной. - Ты пострадал, но ты не должен
кричать во все горло о своем несчастьи. Для чего ты хочешь кричать?
- Мне больно! - искренно возмутился нищий.
- Тебе было уже больно. Было! - грустно продолжал Эля. - И о твоей боли
уже узнали, а тех, кто обидел тебя, накажут. Ты послушай, Шлема, что я тебе
скажу, - заметно оживился голос портного. - Нас не любят тут... ты
понимаешь? Не верят нам. Если еврей имеет лавку, - думают, что он
обязательно должен быть жуликом. Если он служит при мельнице, например, -
мужик все время следит, чтобы его зерно не стало легче на весах... чтобы не
обворовали его. Ты понимаешь, Шлема? Нам привыкли не верить. Если это
мастеровой человек или рабочий на фабрике, - думают: какой из него токарь
или шорник! А?
- Я был таким шорником, что во всей Гродненской губернии такого не
было! - не утерпел Шлёмка.
- Ну, нет... Наверно, еще были такие, - мягко улыбнулись близорукие,
освобожденные от очков глаза. - Не в этом дело, Шлема. Когда человеку не
верят, его не могут любить. Его не признают равным себе. А почему так
смотрят на нас... а? Потому, чтобы ты знал, что у многих - ох, у скольких! -