"Михаил Эммануилович Козаков. Человек, падающий ниц " - читать интересную книгу автора

Но совсем иным казалось Эле отношение горожан к владельцам еврейских
лавок.
- Мусье Рубановский, присаживайтесь. Вам покажут сейчас именно то, что
вам надо, - говорили ему приветливые торговцы.
Ему пододвигали стул, но он не садился.
- Нет, нет, я подожду, - отвечал он по-русски. - Я в очередь. Отпустите
по очереди товар вот всем этим товарищам. Пожалуйста... Вот, товарищу
крестьянину, вот, этой гражданке: они ведь раньше меня пришли...
И он вежливо и сконфуженно подавал стул женщине, державшей на руках
ребенка, или старому священнику, тщательно рассматривавшему золотистую
парчу.
Торговцы искренно не понимали его поступков. А один из них однажды
спросил досадливо портного:
- Что вы прячете себя, еврей вы этакий?! Можно подумать, что вы хотите
отречься от тех, кто вас народил на свет божий. Когда русские в магазине, -
так вы готовы, кажется, начать креститься... Ей-богу, иногда вы кажетесь
таким напуганным, как будто вы живете в царское время и каждую минуту может
начаться погром.
Что- то, помнится, помешало тогда портному ответить. Может быть, он и
вообще предпочел бы не отвечать: вопрошающий никак не мог бы предположить,
насколько интимен и сокровенен должен был быть ответ седенького близорукого
портного Эли Рубановского.
Но вряд ли он сам, портной, мог бы думать тогда, что это интимное и
сокровенное он сам же откроет так скоро чужому человеку, такому же чужому,
каким был для него и единоверец-торговец.
Произошло это вскоре после того, как всему городу стало известно то
самое происшествие, весть о котором сообщили в газеты по телеграфу, снабдив
это сообщение должным агитационным заголовком.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Три эпизода в диафрагме

Пришла как-то в дом наниматься прислуга. Прислуга оказалась опытной,
хозяйственной, и ее приняли. Когда сговаривались с ней, присутствовали
молодые Рубановские и старик Акива.
Под конец разговора прислуга неожиданно спросила:
- Вы русские или, может, немцы?
Молодые Рубановские мельком, улыбнувшись, переглянулись, и Мирон Ильич
кратко ответил:
- Мы - евреи.
- Шутите, хозяин! - недоверчиво покачала она головой, с широкой
ухмылкой поглядывая на молчавшую Надежду Ивановну. - Разве я не вижу...
Еврейские люди говорят по особенному, язык у них во рту спотыкается... А вы,
хозяин, - с правильным языком, православным. Как же это так? И сами вы
русый, и жена ваша русая...
- Что она говорит? - заговорил по-еврейски глуховатый Акива, обращаясь
к внуку. - Ты скажи ей, чтоб для меня она готовила все в отдельной посуде...
Певучий акцент старика смутил вдруг прислугу.
- Здесь, в квартире, - продолжал Мирон Ильич, - трое евреев и одна
русская: моя жена. А почему это вас так интересует?
- Нет, нет... - заволновалась она. - Теперь, при большевиках, все