"Михаил Эммануилович Козаков. Человек, падающий ниц " - читать интересную книгу автора

этот момент зашла в комнату моя хозяйка, фрау Гольц. Она подошла к корзине с
бельем и наклонилась над счетом, присланным мне из прачечной. "Не торопитесь
платить, - сказала она мне. - Пусть вернут вашу рубаху. Мошенничество у нас
в Германии карается законом. И вообще, почему вы отдали белье в эту
прачечную?" - "А что?" - спросил я недоумевая. "Вы посмотрели на фамилию
хозяина прачечного заведения? Нет? Напрасно. Это Майер, да не тот". - "Как
не тот?" - "А очень просто: здесь Майер через игрек, - так пишут евреи свою
фамилию, а мы, немцы, - через "ей". Не надо отдавать евреям..." Вот и все.
Понимаешь? В Германии... всюду, всюду, веками это чувство у народов. Вот
этот "игрек", по которому они отличают всегда евреев! Это "неизвестное",
которое, пожалуй, не нуждается в твоем "марксистском" объяснении. Это -
невытравимый игрек! К сожалению, это так...

ГЛАВА ПЯТАЯ. Сокровенное портного Рубановского

Мы не станем приводить здесь всей беседы обоих приятелей: она была
очень долгой, горячей и спорной, и если бы ее полностью передать читателю, -
он по справедливости мог бы упрекнуть автора в склонности загромождать свой
рассказ материалами, прямого и действенного отношения к нему не имеющими.
Кроме того, сообщая полностью эту беседу, то есть мнения каждого из ее
участников, автор невольно вступил бы на путь публицистического
повествования, отклонившись от основной своей профессиональной задачи,
только и приятной ему.
Простите за подсказанное сравнение, но пусть, - если думать, что
смотрится пьеса, - пусть беседа эта воспринимается как разговор на
просцениуме, в то время как лицедеи за кулисами загримировываются и
переодеваются.
Тем паче, что одному из них действительно придется сейчас этим
заняться. Вернее, сделает он это не сам, а при помощи автора рассказа.
Конечно, произошло это из-за того самого "публицистического" разговора,
который здесь не приведен. Он-то и породил задорную и неожиданную мысль, а
она, в свою очередь, одного из персонажей этого рассказа. Так найден был еще
один герой.
Автор смотрел на своего друга, всматривался в его лицо, в фигуру,
вслушивался в его горячую, возбужденную речь и... мысленно быстро-быстро
накладывал на него грим, к которому пришлось прибегнуть из соображений
понятных - этических...
В течение нескольких минут темные пышные волосы, отступившие назад,
чтобы дать место упрямому выпуклому лбу, - были разделены по середине тонким
правильным пробором и легли на голове двумя русыми сникшими крыльями,
обузивши и вдавив широкий до того лоб. Как и волосы, изменили свой цвет и
брови; мохнатые и растрепанные, каждая едва добежавшая до переносицы, - они
стали теперь короткими, примятыми. Пенсне было снято, и карие, слегка
мечтательные глаза, перестав быть близорукими, смотрели уже уверенней,
тверже, но так же ласково.
Автор тут же изменил строение черепа своего друга: явно выраженный
брахицефал превратился в не менее заметного долихоцефала - лицо стало
продолговатым, подбородок - костистым, заостренным. Губы, сочные и теплые,
оказались тоньше, суше, а над верхней - прежде гладкой и голой -выросли в
несколько минут аккуратно подстриженные по-английски слегка рыжеватые усы.