"Михаил Эммануилович Козаков. Абрам Нашатырь, содержатель гостиницы " - читать интересную книгу автора

музыкантам, скрипач Турба.
И он дернул озлобленно вынесенной кверху костью плеча.
- Русскому человеку, когда пьян, совсем нельзя петь: после песни ему
всегда хочется смерти.
И музыканты оборвали песню шумом редко исполняемого ими военного марша.
Рыжий виолончелист широко размахивал басящим смычком.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

...Там, где раньше пил с двумя проститутками конский барышник, почти у
самого пианино, сидели теперь трое людей: двое мужчин и одна женщина.
На их столике не было ни одной бутылки (они ели только горячие
сосиски), и молчаливо расхаживавший по залу Абрам Нашатырь мог бы быть
недоволен этими трезвыми невыгодными посетителями и поручил бы Марфе
Васильевне попросить их не занимать долго столика, если бы не знал, кто за
ним сидит.
Эти трое только сегодня заняли два наилучших номера в "Якоре", и Абрам
Нашатырь, просматривая их паспорта, прочел в них те же три фамилии, которые
вот уже целую неделю выцветшими на солнце большими, красными буквами афиш
извещали всех жителей Булынчуга о завтрашнем интересном концерте.
Эти трое были московские артисты. Один из них - бритый, с темными,
большими зрачками, с густой волной седых полос - ел медленней остальных,
часто откидываясь на спинку стула и обводя неторопливым и внимательным
взглядом посетителей "Марфы".
Иногда он наклонялся к своим спутникам, короткими и меткими фразами
делился с ними впечатлениями, и сидевшая почти вплотную к нему Елена
Ивановна слышала его приятный грудной голос, слегка протяжные, но круглые,
как кольца, сочно произносимые слова.
Второй из артистов - худощавый, со смуглым, цыганского типа лицом и
курчавой узкой головой, - оживленно и часто смеясь, разговаривал со своей
молодой и красивой спутницей, называя ее на "ты" и "Элен", и Елене Ивановне
было почему-то приятно, что у этой красивой артистки и у нее - одно и то же
имя.
В антракте рыжий виолончелист наклонился к пианино и прогудел:
- Если я кому-нибудь завидую в этом... заведении, так вот этим троим. У
них жизнь в прислугах ходит! И можешь
сколько угодно шуметь, а они твой крик своей тишиной покроют... У них
шум в жизни особенный!... Образованные, конечно: не то, что мы с вами!
Исаак Моисеевич устало пожал плечами: даже и ему сегодняшний вечер
отдавил плечи непосильным грузом.
Тусклое и серое, как известь, лицо Елены Ивановны покрылось вдруг
минутными лишаями краски: о, как возненавидела она сейчас рыжего
виолончелиста, видевшего в ней только тапершу в этом душном кафе!... О, будь
проклят сегодняшний тяжелый и жестокий вечер!...
И когда она услышала за своей спиной мягкое и чуть тоскливое:
- Ici tout le monde boit et se rejouit, mais je vois ici seulement des
visages tristes et malheu-reux!... - она вдруг обернулась и, дрожа всем
телом, запинаясь, сказала:
- Mais ici il у a des fiers, fiers dans leurs souf-frances!...
- О-о-ох!... - изумленно вскрикнул изумленный виолончелист. Он был