"Михаил Эммануилович Козаков. Абрам Нашатырь, содержатель гостиницы " - читать интересную книгу автора

наверх в гостиницу; девушка почувствовала себя очень плохо: начинался
приступ той болезни, о которой насмешливо рассказывала давно Абраму Нашатырю
квартирная хозяйка Елены Ивановны...
На обратном пути она хотела наскоро забежать в свою комнату - за
каплями...
В слабо освещенном коридоре она наткнулась на шедших быстро и молчаливо
мужчину и женщину, а сзади них, покуривая, следовал Абрам Нашатырь.
- Куда? - спросил он, когда Елена Ивановна поравнялась с ним. - А
играет кто?...
- У скрипача струны лопнули... Я сейчас... сию минуточку...
И она хотела пройти мимо.
- Постойте... - пошел он с ней рядом. - Я вам что-то скажу... Чтобы вы
ничего не рассказывали моей дочке: тут надо было двоим интеллигентным людям
поговорить по делу... Ну, так я им позволил побыть в Розочкиной комнате!...
Рассказывать тут не приходится, - вы поняли?...
И он повернулся и направился к лестнице.
Вошла в комнату, торопливо зажгла свет. И первое, что бросилось в
глаза, - своя растрепанная смятая кровать: белое одеяло и такая же
беленькая - еще материнская - подушка были словно истоптаны и скрючены; на
чистенькой подушке тонким усом - след от оставленной чьими-то губами яркой
краски.
Поняла все...
Схватила загаженную материнскую подушечку, прижала ее чистой стороной к
лицу и громко, судорожно заплакала.
И повторяла, как всегда, свое ласковое, сиротливое имя:
- Леночка... Леночка... что сделал, что сделал негодяй?! Леночка!...
И упала, рыдая, на нетронутую Розочкину кровать.
А внизу ее уже дожидались, а потом на некоторое время внимание всего
зала и музыкантов было привлечено неожиданным обстоятельством, и о ней в тот
момент никто не вспомнил.
Услаждавший весь зал тоскливым и задористым "Шарабаном" пьяный парень,
бессмысленно растревоженный и до-вольный своим успехом, теперь уже громко
кричал, встав со стула:
- Все могу... Удивить могу: я русский!... Во!... Пью, а завтра - по
Днепру... во!...
- Хы-хы-ха!... - захлебывались смехом столики.
- Голым встать?... Могу!... Все могу... Что ни захошь - во!... Все
могу: я - рыжий...
- Рыжий?! - хохотали вокруг.
- Н-да... рыжий... Все могу... и рыжий могу... Что, нет?...
У парня была наголо выбрита голова, но бровь была темная, густой тушью.
- Хы-хы-ха-а! - не умолкали столики,
- Все можешь?... - крикнул вдруг барышник и ударил тяжело по столу
кастетом своих колец?... Все?!
- Что хошь - могу... Я - легкий!...
- Все?... А-а, все?... - барышник словно не знал, что ему пожелать, и
мутно вглядывался во всех окружающих.
- Дур-рак! Дур-рак! - вдруг гортанным коротким криком упало в зал: это
кто-то из присутствующих раздразнил, тыча пилкой в грудку не уснувшего еще
попугая Карла.