"Василий Павлович Козаченко. Яринка Калиновская (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

Отец с детских лет рос в лесу. И это, возможно, лес наложил свой
отпечаток на его молчаливый, мягкий характер.
Привык жить в уединении, вслушиваться в лесной шум, думать под тот шум
о чем-то своем да и обо всем на свете. А иногда и разговаривать в лесном
одиночестве мысленно с самим собой.
Мама, когда Яринка была еще совсем маленькой, говорила иногда,
усмехаясь, с мягким укором; - Ты, Корней, в этом лесу совсем говорить
разучишься.
Отец на это лишь смущенно улыбался. И мама - отец взял ее сюда в лес из
Скального - наконец к этому привыкла.
- Тут уж и вправду не до разговоров! -сказала она как-то. - И без того
полна голова шумом и птичьим щебетом. Хоть уши затыкай.
Но все же, не выдерживая долгого молчания, не преодолев своего
характера, начинала петь. Песен мама знала много и разных. Петь любила и
умела. Копаясь у ха ты, на огороде или возле скота или занимаясь шитьем
летом под липой, мама, бывало, свои песни выводит одну за другой, только
эхо разносится по лесу. А отец выйдет незаметно из-за деревьев, станет
где-нибудь за осокорем или у сарая, чтобы мама не заметила его, и
слушает.., Мама поет, а отец стоит, слушает и приятно так, с умилением
усмехается себе в усы...
И еще: были у отца большие, жилистые руки с разбитыми тяжелыми
ладонями. Да и силу имел немалую и в работе себя не жалел. Бывало,
поднимет на разведенный воз дубовую или грабовую колоду - другим кому и
втроем ее не поднять. А он поплюет на ладони, поднатужится, поднимет
рывком и только чуть слышно крякнет потом. А однолетки его, приезжавшие из
деревни на десятках колхозных подвод, особенно осенью и зимой, стоят,
бывало, переглядываются и только головой покачивают...
Смерть жены, видимо, надломила и пригнула к земле этого крепкого,
спокойного человека. Он осунулся, зарос рыжей щетиной, от носа до уголков
губ пролегли две глубокие морщины. Широкие плечи обвисли, а глаза стали
мрачными и тусклыми. Не осталось и следа и от той характерной его усмешки.
Словно ее никогда и не было.
Таким предстал отец перед Яринкиными глазами уже на третий день после
похорон мамы. До того она словно и не видела его... А тут... Отец сидел на
низенькой табуретке возле лежанки и лущил фасоль, выбирая стручки из кучи
на расстеленном рядне. Вынужден был, несмотря на горе, что-то делать. Его
большие руки не могли оставаться без работы. Да и женского труда, как
другие мужчины, никогда не чурался. Лущил фасоль, а сухие, пустые стручки
бросал в печку, возле которой, ловко орудуя ухватами, горшками и кочергой,
хлопотала чернявая, остроносая молодица из Подлесного - Явдоха. Бездетная
вдова - быстрая, сухощавая, разговорчивая - считалась какой-то .дальней
родственницей по матери. После похорон она осталась на несколько дней в их
хате, чтобы поддержать людей в горе и хоть чем-нибудь помочь по хозяйству.
Отец лущил фасоль молча, механически, углубившись, вероятно, в свои
тяжелые думы, словно и не замечая, что и как делает. А Явдоха точно так же
привычномеханически тараторила, не умолкая ни на миг, о какихто сельских
знакомых, о каком-то бригадире, что заехал возом вместо плотины в пруд; о
какой-то молодице, бросившей мужа с детьми и подавшейся куда-то с
милиционером... Тараторила, не очень беспокоясь о том, что никто,
собственно, ее тут и не слушает, хотя обращалась она то к отцу, то к