"Василий Павлович Козаченко. Яринка Калиновская (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

припрятать.
Домой возвращались, не перекинувшись и единым словом о том, чем только
что занимались. Только уже недалеко от хаты отец напомнил, что следовало
бы сегодня сложить в копну скошенное на той неделе в Грузком и уже
подсохшее береговое сено. А Яринка попросила его, если будет в Псдлесном,
зайти к врачу за лекарствами для Дмитра.
Потом так и пошло. Молча, слаженно, словно они заблаговременно и обо
всем давно и обстоятельно договорились, хотя ка самом деле не обмолвились
об этом между собой и словом...
Немцы к ним пока что больше не являлись, хотя в районах и селах уже
начала организовываться новая власть. Были назначены немецкие коменданты -
их называли крайсландвиртами, начальники жандармских постов, шефы
вспомогательных райуправ, вспомогательная полиция и сельские старосты.
Все это Яринка воспринимала, в общем, как и надлежало, не особенно, в
конце концов, удивляясь. Пришли чужие, вражеские войска, лютые враги,
фашисты, о которых она слыхала, много читала, и устанавливают свои
порядки. Иного от них никто и не ждал. Обидно, до боли поражало девушку
лишь то, что нашлись, и быстро, людишки, помогавшие немцам, о которых она
раньше и подумать такого не могла и которых все это как будто устраивало.
Людишки, которые шли на службу к фашистам охотно и даже афишировали это.
Особенно поражало, злило до отчаяния то, что нашлись такие даже среди
ее ровесников. Они без особенного принуждения брали в руки винтовку и
цепляли на рукав белую тряпку полицая. Это было просто неслыханное
падение, гадкое и нестерпимое до того, что Яринка едва сдерживала себя,
чтобы не плюнуть такому в морду. Однако сдерживалась, изливая свою досаду
и отвращение каким-нибудь презрительным, колючим словом, маскируя его
шуткой.
О себе же твердо, с присущим ей упорством решила:
пусть будет что будет, а не только у немцев, но и на немцев, в какой бы
ни было форме, работать она нигде и никогда не согласится.
Она и до сего времени не знала, что происходит на фронтах, даже
подумать не могла хоть приблизительно, как складываются и сложатся в
дальнейшем военные действия, сколько (месяц или годы?) будет продолжаться
война, чем и как закончится, но безапелляционно, с гордостью, при
воспоминании о которой сейчас, в концлагере, рот ее кривится в
болезненно-снисходительной усмешке, с гранитной твердостью решила и знала:
вообще, пока немцы будут здесь, она нигде работать не будет. Разве что
по хозяйству, обслуживая себя и родных.
Нетерпение, с каким она ждала сигнала от Кравчука, все росло. От того
чубатого и тонкошеего Кравчука, на котором теперь для Яринки, казалось,
весь свет сошелся клином.
Но Федя Кравчук с такой же твердой то ли последовательностью, то ли
непонятной ей выдержкой опытного конспиратора условного знака так и не
подавал.
В нескольких соседних районах - Скальном, Терногсродке, Новых Байраках
- уже с первых дней оккупации создались концлагеря - обнесенные в два и
три ряда колючей проволокой колхозные коровники, иногда школы, а то и
кинотеатры. Туда, за проволоку, бросали советских военнопленных -
окруженцев, выявленных коммунистов, комсомольских или беспартийных
активистов, а порой еврейское население... Порой потому, что вообще