"Василий Павлович Козаченко. Яринка Калиновская (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

всевозможных птиц. Рисовал остроумные и злые карикатуры на Гитлера,
Геринга, Геббельса, перевоплощая их в различных зверей и птиц. Такие
острые, что от них даже страшно становилось. И не только бабушка Агафья,
но и нетрусливая вообще Яринка следила и следила, чтобы рисунки не
попались случайно на глаза Каганцу, который теперь чаще забегал к ним,
просиживал все дольше на скамье у окна, молча выкуривая чуть ли не десяток
цигарок из самосада.
Дмитро с самым серьезным видом рисовал Каганца.
И те портреты (пером и карандашом) так разительно походили на оригинал,
что Каганец каждый раз расплывался в улыбке и говорил, что это "как на
настоящей фотографии".
Глядя на "фотографии", не могла иногда удержаться от усмешки и Яринка -
так на удивительно похожем портрете Каганца видна была его глуповатая
спесь и какая-то особенная, почти дегенеративная тупость.
Ко всем приказам новоназначенной немецкой власти, напечатанным на
машинке или тиснутым в гебитской газетке, Дмитро обязательно тут же на
полях или на обороте рисовал свои "комментарии". Его "комментарии"
были убийственно остроумны - хотя бы вот тот Гитлер в волчьем обличье,
кусавший сам себя за хвост, или Геринг, откормленная морда которого
составлялась в том случае, если соответствующим образом сложить
нарисованные на листике бумаги два свиных зада.
Когда Яринка принесла из Скального первую в то время листовку, Дмнтро
от радости сам себя не помнил.
Он уже не в состоянии был усидеть на месте и все мечтал и мечтал о том,
как будет потом иллюстрировать новые листовки (может, даже изготовлять
клише из дерева или линолеума) и как будет писать целые воззвания или
лозунги против гитлеровцев, призывая к истребительной войне с оккупантами,
вселяя в людей веру в победу, сообщая о ходе военных действий на фронтах.
Хотя сообщений в те глухие осенние месяцы ему получать было неоткуда, а
Яринка и сама не могла ему в этом помочь, но Дмитро не совсем верил ей.
Особенно в том, что она и вправду не знает тех людей, которые напечатали
эту еще не подписанную листовку.
Со временем вспыхнула в нем страсть рисовать Яринку. Только Яринку. Он
(при его неуравновешенном характере и нетерпении) просто житья не давал
ей, принуждая позировать каждую свободную минуту. Рисовал ее за
какой-нибудь работой, за чтением, в платочке и в беретике, в пальто и
платье, на фоне осокорей и возле печки. А то усаживал возле своей кровати
на стул и, подобрав нужную бумагу, принимался за большой портрет.
Однажды, в один из таких сеансов, вдруг, как молния, встретились их
взгляды, и Яринка поняла, почувствовала всем своим существом, каждой
клеточкой, что вот оно и началось, вот они, выходит, уже и влюбились друг
в друга!.. Влюбились и, что самое удивительное, без слов оба чувствуют и
понимают это. Вся встрепенувшись от горячего прикосновения его руки, от
того особенно глубокого, пронизывающего взгляда его всегда веселых, а в
тот миг сразу потемневших глаз, прежде всего испуганно подумала: "Как же
это?! А татусь? Не могу же я епо оставить!.." Хотя, собственно, никто еще
и не требовал, чтобы она бросала или забывала своего отца. Чувство вконец
напугало ее. И она сразу же, усилиями разума, резко, со всей
категоричностью юности запретила себе ту первую и, знала, большую любовь.
И долго и упрямо (хотя внешне и незаметно) сопротивлялась своей первой