"Василий Павлович Козаченко. Белое пятно (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

бургомистра, что она-де эвакуируется к своей тетке, которая живет в К-ской
области. Всем другим выданы были документы на имя макеевских, горловских и
таганрогских полицаев, которые эвакуируются вместе с немецкими
учреждениями в далекий тыл, за Днепр.
Наконец меня вызвали в штаб и назначили время вылета: в ночь с третьего
на четвертое августа сорок третьего года.
Лето стояло сухое, погода на удивление лётная. Хотя, правда, не для
десантников: в тех краях по-настоящему темнело только в десятом часу, а
рассветать начинало около пяти. Следовательно, продолжительность ночного
полета самое большое - шесть часов. Лететь же туда и обратно около
шестисот километров, учитывая разные неожиданности и вынужденные
отклонения от курса над линией фронта или во вражеском тылу, так как небо
- насколько хватало глаз - чистейшее, луна полная и светит с десяти вечера
и до самого утра.
До степного аэродрома мы добирались на двух "виллисах" часа три в
сплошном облаке пыли, так была разбита машинами и танками степная дорога.
На выгоревшей полынной земле аэродрома несколько часов отдыхали в холодке,
под крылом какого-то искалеченного самолета.
Поднялись в воздух, когда уже совсем стемнело, в половине
одиннадцатого. Самолет, старенький тесный ТБ-3, со скрипом набирал высоту.
Сначала было в нем тесно, темно и невыносимо душно. Особенно в нашем
нелегком снаряжении, с парашютами. Когда поднялись выше, стал уже
ощущаться холод.
Курить командир самолета запретил строжайшим образом, а разговаривать
никому не хотелось. Угомонились, умолкли даже наши "святые" Петро и Павел.
Сбившись поплотней, прижимаясь друг к другу, молчала вся моя группа,
углубившись, быть может, в самые важные сейчас для каждого мысли.
В общих чертах я представлял себе, с чем мы можем столкнуться. Имел
определенный опыт и, несмотря на то что именно этот вылет представлялся
сложнее предыдущих, чувствовал себя спокойно. Конечно, настолько,
насколько вообще можно быть спокойным в подобной ситуации.
Я догадывался, какие мысли и чувства тревожат сейчас каждого из
новичков. Кто-то волнуется и, сдерживая это волнение, больше всего боится
показать его перед другими. Другой страстно желает, чтобы полет закончился
как можно скорее. Третьему хотелось бы растянуть его как можно дольше. И у
каждого в темноте перед глазами целый мир, сложный, многокрасочный и
переливающийся, как в калейдоскопе. Мир родных, дорогих лиц, яркий мир уже
прожитой жизни и призрачный, запутанно мерцающий - жизни будущей.
Я уже переживал все это. Однако ни советовать чтолибо, ни делиться
своим опытом, ни тем более утешать кого-нибудь сейчас не мог и не хотел. В
конце концов, все, что надо и можно сказать, уже сказано. А опыт...
Не всегда твой опыт пригоден для другого. К тому же бывают подчас такие
минуты, когда просто бестактно навязывать кому-то себя и свои чувства.
Парашюты у нас были автоматические. Хотя, в случае необходимости, можно
было воспользоваться и кольцом. Обо всем остальном твердо договорились со
штурманом еще на земле: "приготовиться" - открытый бомбовой люк; "прыгай"
- сирена; чтобы приземлиться наиболее плотно, прыгать друг за другом, не
задерживаясь ни на миг, одновременно с крыла, через боковую дверь и через
бомбовой люк...
В какой-то миг (бывает такое ощущение), когда самолет уже набрал