"Василий Павлович Козаченко. "Молния" (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

"они" - "Молния" - должны быть где-то здесь, недалеко, может быть,
совсем рядом. И у "них" должна быть пусть совсем небольшая, какая-нибудь
там портативная, но настоящая и довольно-таки совершенная типография.
Потому что такой листовки, отпечатанной типографским способом на
сравнительно большом листке, кое-как и кое-чем не сделаешь. Бесспорно, эти
листовки ни при каких обстоятельствах нельзя было отпечатать и в местной
типографии, хотя шрифт очень похож. Правда, такие шрифты можно было
обнаружить в каждом районе и в каждой районной типографии.
Разумеется, только время покажет, что Форст предвидел и угадывал
правильно, а в чем ошибался. А возможно, он так никогда и не увидит той
сейчас только приблизительно представляемой типографии.
Да нет, не может этого быть! Он должен их обнаружить! Как напавшая на
след охотничья собака, Форст уже чует запах жертвы, и ему не терпится
поскорее вцепиться зубами ей в горло.
Но в таком деле прежде всего нужны большая выдержка и расчет. Потому
что перед опытным оберштурмфюрером из СД пока что, кроме "запаха" жертвы,
была все-таки только задача со многими и многими неизвестными. И в
сущности, "известным" был в этой задаче один лишь Савка Горобец.
Чтобы обнаружить "Молнию" и ликвидировать ее одним ударом, Форст,
опираясь на большой разведывательный аппарат полиции и возлагая
определенные надежды на Савку, плел невидимые сети.
Он изучал людей, создавал план внезапного нападения с таким расчетом,
чтобы из этой сети не могла выскочить ни одна рыбка.


10


Галиного отца, младшего лейтенанта запаса, призвали на двухмесячную
военную переподготовку в начале мая сорок первого года.
Отбывал свою службу Петр Очеретный в летних лагерях где-то на Киевщине.
Там, в лагере, и застигла его война. С тех пор семья Очеретных не имела от
отца ни письма, ни весточки.
До войны отец работал трактористом в Скальновской МТС, а мать -
звеньевой на свекле в колхозе "Заря победы". Жили Очеретные в собственном
доме на далекой окраине Скального, за самой станицей. Держали корову,
поросенка, птицу. И был у них небольшой, в четверть гектара, огород.
Галя училась в первой (потому что была еще и вторая) скальновской
десятилетке. Школа стояла у сахарного завода, в парке, и потому называлась
еще и "заводской". Ходить в школу было далеко. Особенно тяжело давалась
дорога осенью, когда вдоль разбитой мостовой месяцами стояла непролазная
грязь. Дни осенние коротки. А возвращаться домой надо было часа два, через
все местечко. Сначала парком, мимо заводской стены, потом плотиной через
широкий пруд, к центру, или, как его называли, Горбу. Оставив по левую
руку тоненьким ручейком вытекавшую из пруда Песчанку, Галя шла еще добрых
три километра, теперь уже вдоль села, вверх, по дороге к станции. И
наконец, миновав переезд и эмтээсовский двор, добиралась до Вербового
оврага, над которым, повернувшись огородами к речке, и стояла их хата.
По ту сторону Вербового оврага уже были Выселки - десятка два глиняных
хаток на голом степном юру.