"Дидье ван Ковеларт. Вне себя" - читать интересную книгу автора

Я отступаю в нишу, где мерзну уже целый час. Она всегда спала голой и
накидывала мою рубашку, когда шла готовить завтрак. Единственный ритуал из
первой поры нашей любви, над которым оказалось не властно время. У меня
сжимается горло при мысли о запахе кофе, который каждое утро просачивался в
мои сны. Когда я выходил к ней в кухню, мы, наверно, через день занимались с
утра любовью под аккомпанемент ток-шоу, которое она смотрела вполглаза через
дверь по трем постоянно включенным телевизорам и, только если тема была ей
очень интересна или гость особенно знаменит, усаживалась перед домашним
кинотеатром на диван в гостиной с подносом на коленях, а я тогда уносил свою
чашку в ванную.
Сегодня утром кофе не было - только чай без теина и соевое печенье.
Завтрак нейропсихиатра. Он еще спал, Бернадетта гладила трусы на кухонном
столе рядом с чашкой. Она сказала, что я выгляжу лучше, чем вчера. Я
ответил, что жаркое было изумительное.
- А вы откуда знаете, у собаки спросили?
Я покраснел; впрочем, от утюга шел жар. Домработница пожала плечами и
буркнула, что ей не привыкать готовить впустую: у доктора аппетит что у
воробушка. Она собиралась на рынок в Рамбуйе и стала допытываться, чего бы
мне хотелось к обеду. Я попросил подвезти меня до станции. Доктор очень
помог мне - не столько его теории насчет моей комы, сколько его собственная
ситуация, его откровенность, его смиренная тоска и деятельная беспомощность.
Я оставил записку с благодарностью на столе. В саду, отряхивающем капли в
солнечных лучах, Бернадетта звала пса, но его нигде не было видно.
- Опять у соседской доберманихи течка, - ворчала она, откидывая верх
"Хонды".
Машину она вела, близоруко щурясь, но лихо, то и дело перестраивалась,
пересекая белые линии и прибавляя газу на поворотах; встречные автомобили
отчаянно мигали фарами.
- Мы с мужем, - гаркнула она, перекрикивая рев двигателя и свист
ветра, - в молодости ралли выигрывали! Это я научила доктора водить машину!
Синий "универсал" ехал за нами от самой опушки леса. Внезапно на крутом
повороте он обогнал нас и тут же стал тормозить. Бернадетта так вывернула
руль, что мы чуть было не улетели в овраг. Она еще минут пять костерила
деревенских жандармов, с утра "заливших глаза". Я ничего не сказал, но
машина-то была не жандармерии.
В поезде, пока я добирался до Парижа, меня одолела самая настоящая
паранойя. Мне казалось, будто за мной следят из-за газет, и я переходил в
другой вагон на каждой станции. Вспоминался то желтый грузовик, врезавшийся
в такси Мюриэль Караде, то мотоциклист у Центрального рынка...

Лиз возвращается к окну, вытряхивает скатерть. Крошки скатываются по
ребристому шиферу и падают в водосточный желоб. Она медлит, любуется
открывающимся видом. Сейчас она выглядит гораздо спокойнее, чем в Гринвиче.
Я не знаю, что она там целыми днями делала. Гольф, магазины, бридж в
"Кантри-клубе", благотворительность - это по ее словам, а вечерами, приходя
из университета, я всегда находил ее в одном и том же уголке дивана со
стаканом виски и включенными новостями CNN. Судя по километражу на
спидометре ее машины, если она куда-то и выходила, то пешком.
Окно закрылось. Я пытаюсь вспомнить, как выглядит квартира, представить
себе комнаты, знакомые мне только по фотографиям, которые Кермер присылал