"Дидье ван Ковеларт. Вне себя" - читать интересную книгу автора

одному я рад: благодаря ей я познакомился с вами.
Я слышу фальшь в своем голосе, хотя говорю от души. Она отвечает, что
это очень любезно с моей стороны. Застенчивость или вежливость - не поймешь.
Доктор, тактично отвернувшись, помешивает угли в камине. Мюриэль сворачивает
разговор, просит звонить, когда будут новости, добавляет "Целую". Ее голос
опять словно сел, звучит как у переводчиц в телевизоре, когда они произносят
безличное "я" за других. Со странным чувством - смесью сожаления и досады -
я вешаю трубку. Голова наливается тяжестью от всего, что я не высказал.
- Она очень мужественная женщина, - комментирует доктор, думая, что
отвечает на мои мысли.
Я повожу носом и сообщаю ему, что пахнет горелым. Выронив кочергу, он
бросается в кухню, оттуда доносятся ругательства и грохот упавшего
сотейника. Я спешу следом, помогаю подтереть пол.
- Ничего не поделаешь, пожарю яичницу. Вы не беспокойтесь, отдыхайте.
Я открываю дверь и выхожу в сад. Дождь кончился. Делаю несколько шагов,
вдыхая острый запах мокрой травы. Вокруг меня зажигаются прожекторы.
Изумительная картина, призрачная, умиротворяющая. Альпийская горка уступами,
последние отцветающие розы среди японских хризантем и зимнего жасмина.
Я иду от дерева к дереву, обнимаю стволы. Они мне рады. Вот их я
чувствую. Не то что деревья на Севастопольском бульваре. А может, я сам
изменился. Я снова открыт, восприимчив, доступен... Благодаря чему
восстановился контакт? Тем встревоженно-доверчивым ноткам, зову, который я
услышал в голосе Мюриэль? Или тому, что на площади Форум я почувствовал себя
хозяином положения? Я снова в гармонии с моими неподвижными братьями, я
настроен на их волну, моя кровь пульсирует в одном ритме с их соками. Их
энергия перетекает в меня, растворяя тревоги, сомнения, тяготы больших
городов. С детства я по-настоящему хорошо себя чувствую, только прикасаясь к
коре; неделя вдали от леса - и я уже не человек. Я прижимаюсь грудью к
серебристой иве, спиной к пурпурному буку, глажу дубы, разговариваю со
сливовыми деревьями, уцелевшими в запущенном саду. Но радость встречи
омрачена не дающим мне покоя вопросом: почему пианино вызвало во мне то же
ощущение узнавания, что и деревья?
Жером Фарж вышел вслед за мной; он стоит, засунув руки в карманы, между
сухими яблонями и говорит, что никак не решится их срубить: они так
вписываются в пейзаж... Я отвечаю, что он прав: на умирающих деревьях растут
грибы-вешенки, которые поедают червей-нематод, паразитирующих на корнях.
Клейкие волоконца служат грибам чем-то вроде лассо: при соприкосновении с
жертвой их клетки набухают и душат ее. Без этих паразитов, поселившихся на
мертвых соседях, сливам было бы куда хуже.
- Вы действительно ботаник, - негромко произносит доктор, качая
головой.
- Конечно, я ботаник, а вы как думали?
- Я хочу сказать... вы коллега Мартина Харриса, это несомненно.
Я хватаю его за плечи, рывком разворачиваю к себе.
- Послушайте, доктор. Этот человек сфабриковал фальшивые документы и
сделал соучастницей мою жену. Его цель - помешать моему сотрудничеству с
НИАИ в борьбе против трансгенов. Понятно? Я даже начинаю думать, что та
авария была попыткой умышленного убийства: подобное не состряпаешь за
неделю. Все было задумано еще до моего приезда во Францию, они вели меня от
самого аэропорта и в подходящий момент...