"Дидье ван Ковеларт. Вне себя" - читать интересную книгу автора

поделиться с ним силой и взять силу от него, таким взаимным обменом был
отмечен каждый мой день... Нет, ничего. Я ничего не чувствую. Ни вибрации
сока в жилах, ни тепла под ложечкой, ни подобия электрического разряда,
пробегающего по телу от ладони к ладони... Я повторяю попытку с его соседом,
потом толкаю калитку сквера, там обнимаю молодую, здоровую липу, столетний
каштан... Никакого отклика, ни малейшего. Деревья перестали меня узнавать.
Или это моя нервозность отталкивает их, создает преграду, мешает нашему
общению? Мне необходимо снять это напряжение во что бы то ни стало.
Я пересекаю бульвар, сворачиваю в переулок, выходящий на площадь Форум,
к Центральному рынку.[4] Днем, когда я вышел из метро, на площади играли
дети, приплясывали на месте от холода их родители, молодые парни выделывали
фигуры брейк-данса среди опавшей листвы. Сейчас шесть вечера, уже стемнело.
Семейные разошлись по домам, ушли и подростки со своей музыкой. Тускло
светят фонари между деревьями и кустами, не прячась, зазывают клиентов
дилеры, показывают товар, дают попробовать, торгуются, пересчитывают деньги.
Я выбираю тихий уголок между двумя купами форситии и, прислонившись к
рекламному щиту, жду.

Крошечный кабриолет припаркован во втором ряду у железнодорожной
станции Рамбуйе. На крыле, скрестив на груди руки, мокнет под дождем доктор
Фарж. Когда я подхожу, он говорит: "Какой вы элегантный". Надо думать:
костюм обошелся в шесть его рецептов. Он пожимает мне руку, продолжая
говорить: все, что может понадобиться за городом, он мне одолжит. Я сгибаюсь
в три погибели, чтобы сесть в его машинку. Никакой неловкости перед ним я не
испытываю, ни малейших уколов совести. Как будто тот факт, что мне отказано
в праве быть собой, упраздняет все барьеры, все ценности, все правила,
которые навязывает человеку общество, загоняя его в рамки социальной роли. Я
больше не знаю ни рамок, ни ориентиров, для меня закон не писан. Потому что
меня не признают. В упор не видят.
В какой-то момент, приторговывая рецептами на площади Форум, я поймал
себя на мысли, что пора перестать существовать, надо начинать жить. Это были
не мои слова. Они прозвучали у меня в голове, и этот голос был мне знаком.
- Вы не находите, что я изменился за сегодняшний день?
Он заканчивает разворот, притормаживает и внимательно смотрит на меня.
- А вы изменились?
Я забыл, что психиатры любят отвечать вопросом на вопрос. Вместо ответа
машу рукой на ветровое стекло: можно ехать. Он так рвет с места, что меня
вжимает в сиденье.
- Это "хонда-родстер", - поясняет он. - Единственное баловство, которое
я себе позволяю.
На каждой колдобине я стукаюсь головой о крышу. Он не сбавляет скорость
на поворотах, гонит на ста двадцати по разбитому шоссе. Меня прижимает то к
дверце, то к его боку, и кажется, будто я качу по асфальту на собственных
ягодицах. Все же не стоит опрометчиво судить о людях. Я-то представлял его в
"вольво-универсале" с подушками безопасности и тихой музыкой. А он, со своей
стороны, наверняка считает меня бедным, но честным дурачком.
- О чем вы думаете? - спрашивает он через некоторое время, когда мы уже
выезжаем из города.
Я сгоняю с лица улыбку. Я думал о моем последнем покупателе, из
чернокожих на роликах, который имел наглость еще и внушение мне сделать. Я