"Дидье ван Ковеларт. Вне себя" - читать интересную книгу автора

имена... Напряженный взгляд Мюриэль и тиканье стенных часов создают
впечатление пародии на телеигру.
- Ну? - торопит меня Кермер.
- Постойте, - протестует Мюриэль, - ведь по вашим опытам он ответил на
"отлично"...
- Это ничего не доказывает: любой хакер мог прочесть наши письма и
вызубрить их наизусть. А попадаются как раз на таких мелочах, на личных
подробностях, которым не придают значения. Так как зовут моего племянника?
- Я пытаюсь вспомнить...
- А ведь я много рассказывал вам о нем, - настаивает он, досадливо
морщась.
- Да, я помню... Мальчику тринадцать лет, вы растите его с тех пор, как
его родители погибли в аварии, он не ладит с вашей новой женой, плохо
успевает по математике, отлично по испанскому, у него есть подружка, ее
зовут Шарлотта...
- Вы все это запомнили? - удивляется Кермер.
Теперь он слушает меня благосклонно, но нервное напряжение от этого
только усиливается.
- ...Один из трех его хомячков заболел, он сам лечит его антибиотиками,
гомеопатии не признает, исключительно чтобы позлить вас - это ваши слова,
сейчас он в лагере в Верхней Савойе, он пишет вам, что обжирается
трансгенными продуктами на завтрак, обед и ужин, но его имя - нет, извините,
забыл... И что это, по-вашему, значит? Что я агент "Монсанто"? Какое-то
дурацкое имя - вот все, что я помню.
Он снимает трубку телефона и начинает набирать номер с приклеенной
скотчем к стене бумажки. Я подхожу ближе. Первые цифры мобильного те же, что
у моего, того, что я утопил в Сене. Лиз купила ему такую же карту.
- Мартин Харрис? Добрый день, это Кермер. Надеюсь, вам лучше? Вы должны
немедленно приехать: у нас в НИАИ административная проверка. Им нужна ваша
подпись на командировочном задании и протокол о сотрудничестве с Йельским
университетом. Жду вас. Сейчас приедет, - говорит он мне, повесив трубку,
без всякого выражения, а затем, обернувшись к Мюриэль, добавляет тихо и
печально: - Орельен, правда, красивое имя? Моя сестра его выбрала.

Прошло полчаса. Мы сидим в уголке лаборатории с подносами из
институтского буфета, жуем холодную курицу и слушаем жалобы Поля де Кермера.
Пару раз я пытался перевести разговор на себя, но он ушел от темы, сказав,
что чем меньше будет знать, тем лучше: ему надо сохранять беспристрастность,
чтобы "подловить" меня. Это слово засело во мне как заноза. Подобно многим
несчастным людям, Кермер с его не отягощенным никакими комплексами эгоизмом
и искренним отсутствием интереса к бедам ближнего способен уморить любую
аудиторию, в простоте душевной даже не подозревая об этом. Мы уже знали все
о смерти его сестры, о скверной обстановке в коллежах, об опасности
антибиотиков в пору полового созревания и о неверном курсе социалистической
партии, в рядах которой он уже двадцать лет борется за увеличение
кредитований на исследования. Он то изображает христианское смирение, то
брызжет желчью и говорит без умолку с единственной, кажется, целью: не дать
мне вставить слова, а себе - задуматься. Так, по-видимому, он понимает
беспристрастность.
- А, вот и он!