"Майкл Коуни. Бронтомех!" - читать интересную книгу автора

уже заканчивала речь. Я понял, что больше не доверяю ей, и что ее улыбки -
вымученные и фальшивые. Она и наполовину не была такой красивой, какой
показалась мне вначале.

***

В этот день в "Клубе" должно было состояться собрание. Я решил, что
съем ленч там, а заодно узнаю первую реакцию людей на свежие новости.
В "Клубе" еще никого не было, так что я отправился на кухню, где
хозяйничал Чукалек. Я справился о его здоровье - у него нередко текла
кровь из носа - и выразил соболезнование по поводу всего лишь пятого места
в гонках. Он бросил на меня быстрый нервный взгляд; пальцы его шевелились.
Я вспомнил, что Чукалек страдает еще и нервами. Это не очень заметно,
пока он хлопочет на кухне: чистит картошку, лихо - на страх врагам - рубит
мясо, шинкует лук, печет хлеб...
Впрочем, при выпечке хлеба как раз и проявляется этот
психосоматический недуг.
Чукалек месит тесто с увлечением, даже с жадностью. При этом он
монотонно мычит под нос какую-то мелодию - все громче и громче. И все
мнет, мнет, лихорадочно двигая локтями - он никогда не пользуется
имеющейся на кухне прекрасной тестомешалкой. Мычание превращается в
торжествующую победную песнь, когда Чукалек начинает в неистовстве шлепать
на стол готовое тесто. Потом он наконец приходит в себя, хлопает рукой по
лбу и принимается рвать бледную бесформенную массу на куски, придает им
форму булочек, раскладывает их аккуратными рядами на противень и сует в
печь.
Однако один кусочек он всегда оставляет; весь вечер и весь следующий
день он таскает этот комок с собой, постоянно терзая его, как эспандер.
Тесто постепенно темнеет и к следующему замесу по цвету напоминает
испеченный хлеб. Тут Чукалек заменяет его новым.
Он ужасно смущается, когда об этом спрашивают, раскрывает кулак и
смотрит на него удивленно, потом прячет левую руку с глаз долой в карман и
держит ее там до конца разговора. Рука, между тем, продолжает скрытными
неприличными движениями разминать в кармане тесто, от чего несчастный
собеседник то и дело бросает на нее украдкой тревожные взгляды.
- Что ты думаешь о договоре с Хедерингтоном? - спросил я Чукалека.
Он моргнул; его левая кисть сжалась.
- А, ничего не изменится.
- Подожди, ты же слышал об их условиях. Многим это не понравится.
- Только не мне. - Чукалек улыбнулся. - Они, значит, будут забирать у
людей землю - ну, а у меня ее нет. Вот у Эзры Блейка есть. А еще они хотят
мало платить. Ну, так "Клуб" и сейчас не больно мне платит. Вот Ральф
Стренг - тот зарабатывает...
Мы еще немного поговорили на эту тему, и я почувствовал, что
недооценил шансы договора. Сколько еще таких чукалеков будет голосовать на
референдуме, и его исход решит не разумный эгоизм, а зависть.
У каждого из нас настает в жизни момент, когда осознаешь, что достиг
своего потолка и выше уже не поднимешься. После этого можно лишь опускать
других до своего уровня.
Расстроенный, я перешел в бар, где Джон Толбот как раз наполнял