"Анна Котова. Сказания земли Ингесольской " - читать интересную книгу автора

сети, один-единственный бессмысленный варак... а забрасывали на скольких?
Перевернула заднюю обложку, посмотрела. Тираж - 5 000. Пять тысяч
приманок, и только одна тощая малежка, хвост да голова, мяса почти и нет.
Да я - сплошное разочарование...
Что же они не выкинули меня обратно в воду?
Духи пристально смотрят с глянцевых страниц, оценивают, взвешивают...
Сгодится, не сгодится, на что именно сгодится... пожарить, засолить,
высушить, заморозить, сырой съесть - или оставить на племя...
Смутилась, покраснела, захлопнула книгу, перевернула лицом вниз.
...Я думала, что читаю о них - а они тем временем читали меня...

-
Весна близилась, солнце ощутимо грело, снег начал съеживаться и
темнеть, и ветер дул - другой: влажный, теплый. Зима упиралась, завешивала
небо тучами, чтобы не мешало, заваливала просевшую сероватую корку новым
белым слоем, резала воздух своим ветром - острым, сухим, ледяным. В дни
весеннего солнца дышалось легче, и походка была - не шаг, а порыв вверх, и
улыбка сама собой расплывалась по физиономии - может быть, потому, что глаза
приходилось щурить от яркого света. Впрочем, от колючего ветра в дни зимней
вьюги глаза щурились тоже... только без улыбки.
Ирена занималась библиотекой и немудреным домашним хозяйством, больше
ничего в жизни не происходило, но ночами - часто, часто! - убегала в июль, в
сон, на свидания. Наяву она встречала Ланеге еще раза три до ледолома и
дважды - после, но ни разу не видела его глаз - кожаная бахрома надежно
отгораживала его от Срединного мира.
В марте он на нее ни разу не взглянул. И в апреле. И в мае.
В июле он ее любил.
...Ну конечно, сон и ничего кроме сна. Весь Иренкин опыт в этих делах
состоял в неловких поцелуях с одноклассником - на балконе во время шумной
вечеринки. Было холодно, ноги мерзли, она все время боялась, что сейчас
кто-нибудь выйдет и их заметит, и у Макса дрожали руки, и совершенно ничего
такого, о чем с придыханием говорили девчонки. Наверно, это потому, что Макс
ей только немножко нравился. В июле был человек, нравившийся отчаянно - но
если твое тело не знает ничего, кроме объятий, больше ничего и не приснится.
В июле она хотела - очертя голову - дальше, и конечно, никакого
"дальше" не было.
Пока во сне царил июль, весна наконец настала.
На озере бухал, трескаясь, лед, сугробы оседали на глазах, и лыжня от
Тауркана к Чигиру, на которую нет-нет да взглянешь, хоть и ругаешь себя за
это, перестала быть колеей - теперь вместо двух гладких канавок в сторону
острова убегали два выпуклых валика. Соленга уже взломала ледяной панцирь и
теперь давила на Ингелиме, вспучивала его, торопила: пусти, мешаешь,
убирайся прочь, - и озеро отзывалось неповоротливым кряхтением. Из-под снега
сочилась вода, проступило дерево тротуаров, на обращенных к югу склонах
слабо шевелилась под ветром прошлогодняя трава, и где-то под землей,
постепенно согреваясь, оживала трава нынешняя.
Наступало время непролазной грязи и полной оторванности от мира, но
солнце грело нешуточно, и хотелось петь вместе с ликующими птицами, а лед
темнел и ломался, вдоль берега с каждым днем шире становилась полоса воды, и
рыбаки не смели больше ступать на поверхность озера, недавно такую надежную.