"Леонид Костюков. Мемуары Михаила Мичмана (повесть) " - читать интересную книгу автора

поймал эту медленность, засмотрелся - и, разумеется, не заметил обертки от
эскимо. Бумажки и палочки в молочной жиже.
И поехала нога - вот вам и реальный исток великого романа.
Порассуждайте теперь, насколько это вероятно и мотивированно.
Однако это так.

Глава 8

Перспектива

Перспектива у нас одна - смерть. Принимать совершенно всерьез гипотезы
о загробном существовании мне мешает одно соображение: их порождает
отчаяние. Заметьте, я не утверждаю, что одно лишь отчаяние, но отчаяние -
исправно. Сейчас входят в моду разнообразные тесты, когда вслед за задачей
даются варианты ответов. И тут мы имеем дело с задачей невероятной сложности
и глубины, которую мы не только не в состоянии решить, мы и готовый ответ
подставить в нее не можем. Выручает лишь то, что в списке готовых ответов
всего один вариант. Мы его ничтоже сумняшеся подчеркиваем, но ни заслуги, ни
ответственности в этом жесте нет.
А если и есть потустороннее существование, то каково оно и не гаже ли и
злее этого бестолкового, но трогательного мира? Ведь согласитесь, есть такие
мгновения уходящей натуры, будь то гаснущий день или стынущая осень, которые
так и хочется удержать, - и стоишь в какой-то прострации, а мимо виска
свистят экспрессы, а иногда и пули... впрочем, Тютчев Федор Иванович об этом
вполне состоятельно написал.
Я лично знал трех человек, которые лично знали Тютчева.
Ну и что?
Интереснее и честнее ретроспектива. Оглядываясь назад, я вижу отнюдь не
руины, а величественные храмы и веселые частные коттеджи. Патина небытия,
линза времени - весь этот нехитрый инструментарий прекрасно сохраняет их от
тления. Мерцание памяти - вот единственный их враг в колодце прошлого.
Леня Андреев был еще тем неврастеником.
Он глушил неврастению алкоголем и хотел остаться в памяти
прогрессивного человечества как алкоголик (ну, опуская ярлык писателя), но в
основе своей был не алкоголиком, а неврастеником.
Искренним и натуральным алкоголиком был Саша Куприн.
Не считая мелочей, по-хорошему мне удалось выпить с ними два раза.
В шестнадцатом году в Москве - и откуда-то в изможденном войной городе
появились лощеные лакеи, шампанское, икра, цыгане, медведь. И в тридцатом
году в Париже (вместо Лени был его сын Вадим) - с теми же лакеями и цыганами
и - вы будете смеяться - с тем же медведем, словно он собакою следовал за
Сашей Куприным по странам и весям.
Ваня Бунин в своих воспоминаниях описал, как пьяный Куприн однажды
потяжелел и выкатил на него шары своей ревности и зависти. Должен
признаться, что и я однажды угодил в подобную ситуацию.
Лицо Саши вдруг обрело какие-то трезвые и четкие очертания, он
придвинул к себе водку и махнул три стакана подряд совершенно одинаковым
манером, как автомат. Его видимая трезвость от этой процедуры лишь
усугубилась.
- Что он себе думает? - спросил меня Саша.