"Н.И.Костомаров. Автобиография " - читать интересную книгу автора

было между студентами такой поражающей бедности, какую мы встречаем теперь,-
быть может, по причине сравнительной дешевизны того времени.
Несмотря на то что я жил у профессора, любовь к занятиям была у меня
настолько сильна, что мне не приходилось пользоваться протекциею моего
хозяина профессора. Я постоянно сидел за книгами, не имел в городе почти
никаких знакомых и самих товарищей принимал редко. Такой образ жизни вел я
до самых рождественских святок, когда отправился в деревню к матери.
Накануне крещения, собираясь возвращаться в Харьков, я поехал в свой уездный
город взять подорожную и, возвращаясь к вечеру в слободу, почувствовал себя
больным. Приехавши домой, я заболел оспой и пролежал более месяца, а потом
выздоравливал до конца марта. Болезнь моя была так сильна, что несколько
дней боялись смерти или, что еще хуже, слепоты. Глаза мои, и без того уже
требовавшие очков для близоруких, с этих пор еще более ослабели. 25 марта я
пустился в дорогу еще с красными пятнами на лице и со слабыми мускулами;
меня останавливали, но мне ни за что не хотелось пропустить экзамена и
оставаться в университете лишний год. Оказалось, что в мое отсутствие
разнеслась весть о моей смерти и какой-то студент в ответ профессору,
перекликавшему студентов на репетиции и упомянувшему мое имя, заявил, что я
умер, а профессор перечеркнул в списке мое имя. После святой недели я
принялся сильно готовиться с экзамену и в июне выдержал его. Все отметки
были вполне удовлетворительны; я был в уверенности, что получу степень
кандидата за отличие.
Вспомню при этом забавный случай, бывший с профессором Паки де Совиньи.
Так как этот наставник по старому обыкновению своему не преподавал никакой
науки, а только либеральничал в аудитории, то трудно было кому бы то ни было
сдавать экзамен из преподаваемого им предмета. Заведено было, что пред
экзаменом студенты ходили к нему на дом брать "лесоны" и платили за каждый
по красненькой (10 рублей ассигнациями); и я отправился к нему брать лесон.
Профессор дает мне свою собственную историю литературы и заставляет меня
прочитать одну страничку, где помещалась рубрика "De la litterature
francaise sous Henri IV". Я прочел и дал ему красненькую. "Bien, monsieur:
vous aurez optime"*. Но я заметил ему, что "optime" для меня мало, что для
меня нужно "eminenter", потому что если я получу из нескольких предметов
"optime"**, то мне не дадут степени кандидата; я же не надеялся получить
"eminenter" из греческого языка. Профессор на это сказал: "pour 1'eminenter
il faut prendre encore une lecon"***. Я дал ему еще одну красненькую. Паки
де Совиньи заставил меня прочесть то же самое, что я только что читал, и
обещал поставить "eminenter"; но когда я пришел на экзамен и был вызван,
Паки де Совиньи перепутал мою фамилию с фамилией другого студента и спросил
меня "de la litterature francaise en general"****. Я приостановился, а
профессора, члены факультета, знавшие проделки француза, поняли, в чем дело,
и начали закрывать себе рты от смеха. Студенты, сидевшие на скамье сзади
меня, также смеялись. Наконец, постоявши немного молча, я начал говорить ему
заданный мне условно урок о литературе при Генрихе IV. Паки де Совиньи, как
видно, не догадываясь, остановил меня и заметил, что я говорю не то; я, не
обращая внимания, продолжаю заученное, и в заключение профессор хотел писать
мне "optime", но декан факультета, знавший все это, шепнул ему на ухо, и
француз только тогда понял свою ошибку и записал мне "eminenter", насмешивши
и профессоров, и студентов. Но мне не помогло ничто. Когда я в полной
уверенности, что буду кандидатом, уехал домой на вакацию, Артемовский-Гулак