"Любовь Тимофеевна Космодемьянская. Повесть о Зое и Шуре (про войну)" - читать интересную книгу автора

тайну". Как только выходила новая книжка Гайдара, я добывала ее и приносила
домой. И вам всегда казалось, что он разговаривает с нами о том, что волнует
нас сегодня, вот в эту самую минуту.
- Мама, Гайдар где живет? - спросила как-то Зоя.
- Кажется, в Москве.
- Вот бы посмотреть на него!


НОВОЕ ПАЛЬТО

Любимым Шуриным развлечением была игра с мальчишками в
"казаки-разбойники". Зимой в снегу, летом в песке они рыли пещеры, разводили
костры и с воинственными криками носились по улицам.
Однажды под вечер в передней раздался ужасающий грохот, дверь
распахнулась, и на пороге появился Шура. Но в каком виде! Мы с Зоей даже
вскочили со своих мест. Шура стоял перед нами с головы до ног перемазанный в
глине, взлохмаченный, потный от беготни - но все это нам было не в диковину.
Страшно было другое: карманы и пуговицы его пальто были вырваны с мясом,
вместо них зияли неровные дыры с лохматыми краями.
Я похолодела и молча смотрела на него. Пальто было совсем новое, только
что купленное.
Все еще не говоря ни слова, я сняла с Шуры пальто и принялась его
чистить. Шура стоял пристыженный, и в то же время на лице его появилось
выражение какой-то упрямой независимости. "Ну и пусть!" - словно говорил он
всем своим видом. На него иногда находил такой стих, и тогда с ним трудно
было сладить. Кричать я не люблю, а спокойно говорить не могла, поэтому я
больше не смотрела на Шуру и молча приводила пальто в порядок. В комнате
было совсем тихо. Прошло каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут, они
показались мне часами.
- Мама, прости, я больше не буду, - скороговоркой пробормотал у меня за
спиной Шура.
- Мама, прости его! - как эхо, повторила Зоя.
- Хорошо, - ответила я, не оборачиваясь.
До поздней ночи я просидела за починкой злополучного пальто.
... Когда я проснулась, за окном было еще темно. У изголовья моей
кровати стоял Шура и, видимо, ждал, когда я открою глаза.
- Мама... прости... я больше никогда не буду, - тихо и с запинкой
выговорил он. И хотя это были те же слова, что вчера, но сказаны они были
совсем по-другому; с болью, с настоящим раскаянием.
- Ты говорила с Шурой о вчерашнем? - спросила я Зою, когда мы с ней
остались одни в комнате.
- Говорила, - не сразу и, как видно, с чувством неловкости ответила
она.
- Что же ты ему сказала?
- Сказала... сказала, что ты работаешь одна, что тебе трудно... что ты
не просто рассердилась, а задумалась: как же теперь быть, если пальто совсем
разорвалось?


"ЧЕЛЮСКИН"