"Любовь Тимофеевна Космодемьянская. Повесть о Зое и Шуре (про войну)" - читать интересную книгу автора

один. Сначала он продолжал громко плакать и выкрикивал время от времени:
"Дай киселя! Хочу киселя!" Потом, видно, решил не тратить так много слов и
кричал просто: "Дай! Хочу!" Плача, он не заметил, как мы вышли, но, почуяв
тишину, поднял голову, огляделся и перестал кричать: стоит ли стараться,
если никто не слушает! Он подумал немного и стал что-то строить из щепочек.
Потом мы вернулась. Увидев нас, он снова попробовал покричать, но Анатолий
Петрович строго сказал:
- Если будешь плакать, мы оставим тебя одного, а сами жить с тобой не
будем. Понял?
И Шура замолчал.
В другой раз он заплакал и из-под ладошки поглядывал одним глазом:
сочувствуем мы его слезам или нет? Но мы не обращали на него никакого
внимания: Анатолий Петрович читал книгу, я проверяла тетради. Тогда Шура
потихоньку подобрался ко мне и влез на колени, как будто ничего не
произошло. Я потрепала его по волосам и, спустив на пол, продолжала
заниматься своим делом, и Шура больше мне не мешал. Эти два случая его
вылечили: капризы и крики прекратились, как только мы перестали им потакать.
Зоя очень любила Шуру. Она часто с серьезным видом повторяла слова,
сказанные кем-нибудь из взрослых: "Нечего ребенка баловать, пускай поплачет
- беда невелика". Выходило это у нее очень забавно. Но, оставшись одна с
братишкой, она была с ним неизменно ласкова. Если он падал и начинал
плакать, она подбегала, брала его за руку и старалась поднять нашего
толстяка. Она вытирала ему слезы подолом своего платья и уговаривала:
- Не плачь, будь умным мальчиком. Вот так, молодец!.. Вот, держи
кубики. Давай построим железную дорогу, хочешь?.. А вот журнал. Хочешь,
покажу тебе картинки? Вот, посмотри...
Любопытно: если Зоя чего-нибудь не знала, она сразу честно признавалась
в этом.
Шура же был необычайно самолюбив, и слова "не знаю" просто не шли у
него с языка. Чтоб не признаться, что он чего-нибудь не знает, он готов был
на любые уловки.
Помню, купил Анатолий Петрович большую детскую книжку с хорошими,
выразительными картинками: тут были нарисованы самые разные животные,
предметы, люди. Мы с детьми любили перелистывать эту книгу, и я, показывая
на какой-нибудь рисунок, спрашивала Шуру: "А это что?" Знакомые вещи он
называл тотчас, охотно и с гордостью, но чего только не изобретал, чтобы
увернуться от ответа, если не знал его!
- Что это? - спрашиваю я, показывая на паровоз.
Шура вздыхает, томится и вдруг говорит с хитрой улыбкой:
- Скажи лучше сама!
- А это что?
- Курочка, - быстро отвечает он.
- Правильно. А это?
На картинке - незнакомое, загадочное животное: верблюд.
- Мама, - просит Шура, - ты переверни страницу и покажи что-нибудь
другое!
Мне интересно, какие еще отговорки он изобретет.
- А это что? - говорю я коварно, показывая ему бегемота.
- Вот сейчас поем и скажу, - отвечает Шура и жует так долго, так
старательно, словно вовсе не собирается кончить.