"Димитр Коруджиев. Дом в наем " - читать интересную книгу автора

неуверенность - давайте классифицировать этот враждебный мир, чтобы
обезвредить его, вырвать жало его таинственности. Матея не интересовала и
порода собаки, не интересовало ничто, что могло бы занять его внимание,
помешать им постигать друг друга.
(У него были, конечно, колебания в эти дни: собирался дать собачке
подходящую к ее росту нежную кличку, удобную, чтобы называть ее и коротко, и
длинно. Как-никак она провела два вечера в его комнате - тихо вошла и легла
на ковер, помогла избавиться от страха, будто темнота уничтожает круг
тишины, а утро может и не наступить. Ее белизна и взгляд говорили о связи с
неразгаданной тайной: здешний день и здешнее солнце могут уменьшаться до
размеров отдельного существа, растения и даже листочка.)
Они прошли через двор Стефана - много фруктовых деревьев, в основном -
груши, кое-где посажена клубника, тыквы, салат, огурцы, горох. Ему
показалось, что его встречают и провожают безразличные глаза, пока
отсутствовало какое бы то ни было отношение к нему. Задняя калитка,
просительно наклоненная вперед и вся ржавая, напоминала человека с согнутыми
и также проржавевшими от ревматизма коленками. Такой человек постоянно
стремится к дому, к стулу, к кровати; калитка добиралась откуда-то к дому
Стефана, но так и осталась здесь, в пятидесяти метрах от цели, не в
состоянии достичь ее. Медленно, неловко, уколов все десять пальцев, Матей
раскрутил проволоку, которой та была привязана к деревянному колу.
За калиткой проходила земляная, но неразбитая дорога. За ней был лес.
Он поглотил белую собачку сразу, а режиссер остановился и огляделся. Дома,
заборы, телевизионные антенны (если они были) прятались в зелени, под ее
бескрайним покровом. Ничего лишнего, ничего внушающего беспокойство. (Однако
звук радио остался в сознании Матея как опасность, которая подстерегает
его.) Он мог последовать за... своей собачкой. Подумал так час назад - "моя
собачка, моя собачка", тогда животинка эта помахивала хвостиком - в знак,
что служит ему, так показалось, в знак принадлежности. (В мире принадлежания
испокон века принято считать, что наивно благорасположенные могут легко и
без труда привыкать к узде и даже желают ее... Это та благодарность, которую
они регулярно получают.) Не обнаружил собаки, обшарив взглядом лес, стало
больно, понял, что пустил к себе белую скитающуюся душу, не принадлежащую
никому. Она была гостьей Матея. Слово "гостья" показалось ему святым.
Выгнулось дугой, словно мост между прошлым миром и этим. Тишина, солнце,
сосны - мнимо обособленный круг, кажущаяся незаинтересованность в
происходящем за пределами прекрасной зелени; его жена, а очень давно - и две
другие исключительные женщины, его дети, все они были обитателями
пространства за этими пределами, и вместе с тем - замечательными гостями его
жизни, это второе он ощутил благодаря тому, что окружало его сейчас... Какое
благородное, деликатное, но решительное вмешательство! Он, Матей, всегда
доказывал, что его одаривают незаслуженно, и гости неизменно уходили. Ему
напоминали с молчаливой настойчивостью: ничья душа не может быть
собственностью! Он оставался слепым и глухим.
Углубился в лес, от дороги его отделяло уже метров двадцать. Шел очень
медленно. И в самом деле, зачем ездить в Тибет или на Гренландию. Их великое
молчание окружало его и здесь. Что еще могли делать вершины сосен, как не
поддерживать связь с ними, не вдыхать и распространять их мудрость? Тишина,
молчание. Разве это не одно и то же? Нет, для него нет. В гигантской и
всеобъемлющей тишине молчание шептало древним голосом, более древним, чем