"Михаил Коршунов. Воскресный день" - читать интересную книгу автора

помолчали - оба готовились к разговору, о котором предупредила Люся. Николай
Иванович, во всяком случае, готовился, внутри у него все тихо звенело, как
только что звенела единственная ваза на столе. В такой обстановке - и
серьезный разговор, мыслимое ли дело? Но разговору не суждено было
состояться: послышалось какое-то твердое постукивание со стороны кухни -
противник роет окопы.
Люська вскочила и, как была в чулках, ринулась на кухню. Николай
Иванович поспешил за ней, вновь напуганный до крайности. На кухне Футболист
забился под табуретку, над табуреткой склонилась Зоя Авдеевна, в руках у нее
был дуршлаг.
- Что вы делаете с моей собакой?
- Размахивает лапами, чешется. Может, насквозь блошивая! - И теперь Зоя
Авдеевна приняла боевую позу. - Убирайся со своей собакой! - Голос был
грозным, уничтожающим. - Не потерплю!
И вдруг Николай Иванович увидел, или ему показалось, в Люськиных глазах
просьбу о помощи. Николай Иванович растерянно молчал. Тогда Люська
произнесла почти одними губами:
- Скажи ей что-нибудь.
И Николай Иванович сказал:
- Она моя дочь. - И тут же, сам удивляясь своей решительности и даже
непреклонности, повторил: - Она моя дочь! - И, не давая Зое Авдеевне
опомниться, добавил: - По всем статьям. - Это была фраза из его квартального
отчета по складу, но сейчас она ему показалась самой важной, определяющей их
с Люськой победу, хотя бы на данные сутки.
Так оно и случилось: Зоя Авдеевна опустилась на табуретку обессиленная,
и даже Люська растерялась и, чтобы скрыть свое смущение, обратилась к
Николаю Ивановичу:
- Ты обещал меня сфотографировать. - И, уже больше не интересуясь Зоей
Авдеевной, Люська возвращается в комнату небрежной походкой великодушной
победительницы, не сомневаясь, что следом идет Николай Иванович. Следом шли
Николай Иванович и спасенный Футболист.
Николай Иванович достает из шкафа аппарат "Зенит" и штатив,
привинчивает к штативу "Зенит", кресло разворачивает к свету и усаживает в
него Люську. Люська на коленях держит собаку.
- С ней, - говорит Люська.
- Обязательно.
- Пусть скажет мне спасибо.
- Кто? - не понимает Николай Иванович.
- Она, - Люська показывает в сторону кухни. - Ее могла загрызть собака.
Ясно. Победу над Зоей Авдеевной Люська целиком присвоила себе.
Николай Иванович разглядывает Люську в видоискатель, медлит нажать на
спуск затвора.
Люся вытянула из кармана гребень и причесалась, убрала волосы от глаз;
и волосы распрямились, стихли, и вся Люська распрямляется, стихает. Шарф
завязала пышным бантом. Подвигалась в кресле, устраиваясь и поправляя на
коленях собаку, и вновь занялась бантом, поправила и его, сдвинула на плечо.
Решила, что так лучше. И бесспорно, лучше: желто-карие, как и ресницы,
волосы и на их фоне на плече огромный из шарфа красный цветок. Николай
Иванович пожалел, что в аппарате не цветная пленка. Обидно! Люська - само
детство, сама жизнь в лучшем ее выражении, и в том самом кресле, в котором