"Михаил Павлович Коршунов. Бульвар под ливнем (Роман) " - читать интересную книгу автора

кастрюлькой.
С Ипполитом Васильевичем они разговаривали о композиторах, о
некоторых современных течениях в симфонической и камерной музыке. Допустим
ли новый звуковой пейзаж, когда запускают на магнитофонах два ролика с
одинаковой музыкой в прямом и обратном направлениях и получают особую
магнитофонную полифонию или вводят в музыку различные посторонние шумы.
Сим Симыч и старик Беленький сходились на том, что основной при любых
условиях всегда остается "диалектика души", а не "диалектика звуковых
сигнализаций".
Чибис сидела в студии. Она хотела сидеть в темноте, чтобы свет
рабочей лампы едва до нее дотягивался.
Андрей открыл звуконепроницаемую дверь, и навстречу ему рванулся
орган на высоких чистых регистрах. Чибис сидела потерянная, несчастная.
Руки сложила на коленях, голову опустила так низко, что подбородком
касалась груди.
Андрей относился к Оле не то чтобы сдержанно, а скорее
пренебрежительно, он не мог этого скрыть и не пытался, хотя и понимал, что
несправедлив, что она беззащитна. Но ее беззащитность раздражала еще
больше. Даже ее руки в варежках его раздражали. И этот орган, который она
сейчас слушала, спрятавшись в темноту, не доверяя себе и своим силам. Так,
во всяком случае, она действовала на Андрея теперь.
- Ты чего? - спросил Андрей.
Чибис смутилась. Она всегда смущалась, когда видела Андрея, когда ей
надо было с ним заговорить.
- Чего ты хотела?
Орган переключился с высоких регистров на низкие, протяжные и
медленно затих где-то на дне больших труб.
- Я никогда не буду так играть, - сказала Чибис. Слова эти она
сказала помимо воли, не могла их удержать в себе.
- И это все? - Андрей постоял немного, потом повернулся и вышел из
студии.
У Чибиса дрогнуло лицо, она начала тереть его варежками. Как ей
хотелось быть сильнее обстоятельств, научиться этому! Ей было стыдно за
себя и за свои слова. Вообще за все, что с ней происходит в присутствии
Андрея. С каждым днем это отчетливее, конечно, заметно. Ребята видят, и
все, все.
Андрей возвращался в класс и думал, к чему он сказал Оле: "И это
все?" Опять был несправедлив к ней. Чибис, по сути, никогда ни в чем не
мешала, она только хотела присутствовать там, где был Андрей, и Андрей это
понимал. Он ведь тоже хочет присутствовать там, где бывает совсем другая
девочка. К музыке эта девочка не имеет никакого отношения, а вот Андрею
она нужна, необходима. Когда он это почувствовал, его начала раздражать
Оля, и с каждым днем все больше. Особенно ее беззащитность. Она обязана
была защищаться, а она не только не защищалась, а покорно теряла остатки
воли и этим как бы возлагала всю ответственность на Андрея.
Хватит об этом думать, надоело. Чего он должен как-то там заботиться
о ней, когда он сам о себе толком не может позаботиться. Отстоять себя и в
музыке, и во всем остальном. Он сам в этом мире неустроен, сам боится -
если быть совершенно откровенным - и хочет на кого-то понадеяться, сделать
ответственным за себя. И не потому, что это удобно, а потому, что иначе не