"Константин Коровин. Мой Феб (Все о собаках) " - читать интересную книгу автора

были в жюри, сказали, что она так хороша всем складом, что и в Англии она
была бы первая. Это такой красавец! И как странно - нет ее родословной.
Я рассказал, как я приобрел собаку.
- Невероятно, - удивился военный. - Вас ждали, вы не уйдете теперь.
Прошу вас, пойдите к собаке, вам передадут награды.
Я стоял около Феба, который опять положил мне лапы на плечи, и его
глаза говорили: "Ну, возьми меня отсюда, пойдем".
В это время музыка заиграла туш. Ко мне шли какие-то люди, они несли на
подушках золотую медаль, серебряный ошейник, кубок и охотничьи ножи и вилки.
Феб жил со мной в деревне. Он любил охоту, и много мы ходили с ним,
взяв ружье, по прекрасным долинам страны моей. Когда я писал с натуры
картины, Феб не отходил от меня.
Прошло время, постарел Феб и стал глохнуть. Он все клал свою красивую
голову ко мне на колени, и я гладил ее. Мне все казалось, что он что-то
хочет мне сказать. И к осени он был как-то тих и нежен со мною. Пристально
смотрел мне в глаза.
Вечером он пришел ко мне и лег со мной; положил голову на лапы и все
смотрел в мои глаза. Потом ушел, а утром - нет Феба. Я вышел и звал его, его
не было. И вдруг я увидел у сарая, среди малины что-то белеет. Я подошел:
там лежал мертвый Феб. Недалеко стояла плошка, в ней осталась нетронутая
еда. Была осень. Я был один.
Тетка Афросинья, когда узнала, что Феб околел, заплакала. Я вырыл в
саду могилу Фебу и надел на него тяжелый серебряный ошейник, который получил
он на выставке. И опуская Феба в могилу, горько плакал. У морды его я
положил белый хлеб и баранки, которые он так любил при жизни. Закрыл ему
мертвые красивые глаза и засыпал его землей.
Я пишу о Фебе, а на столе предо мной стоит большой серебряный бокал.
Это он получил на выставке и принес в дом мой. Я взял с собой этот бокал,
уезжая из России. Нет у меня теперь дома. И жалею я, что не придется мне
лежать там, в земле родной, рядом с лучшим другом моим, Фебом, там, в саду
моем, где жила иволга. Может быть, еще в каких-то неведомых странах я возьму
твою милую голову, Феб, поглажу, а ты мне пробормочешь по-собачьи, как
прежде.
Должно быть, Фебушка, ты хотел сказать мне, но не мог - хотел сказать,
должно быть, про сердце чистое, про великую дружбу и святую верность.