"Юрий Коротков. Мадемуазель Виктория " - читать интересную книгу автора

буренка... Так вот, клевер-люцерна!..
Проходят марфинские "богини", раскачивая легким выменем, уезжает следом
Макеич со стулом на спине. Остается над улицей сладкий запах парного молока,
остаются копытца в земле, вода в копытцах и синие кругляшки неба в воде.
Вовка опирается на калитку, смотрит на Вику, ковыряет свежие царапина
на руках.
Слышь, Заяц, айда ввечеру на Учу!
А у меня папа вечером приезжает! - кричит Вика черезулицу.
А и не очень-то хотелось, - равнодушно отвечает Вовка, но не уходит.
-- А Борька опять яблоки таскает...
Вика смотрит вдоль улицы. Под яблоней у колодца стоит порожняя
двуколка, задрав кверху оглобли. Борька, козленок, пятится от нее,
разбегается, стуча копытцами, бежит по оглобле, хватает зубами зеленое
яблоко. Двуколка мягко опускает его на землю и опять зарывается оглоблями в
листву.
Борька громко хрустит яблоком, блаженно моргает белыми ресницами,
трясет редкой бороденкой, в которой застряли яб-лочные крошки. Оглядывается
на ребят, подмигивает и вдруг затягивает дребезжащим голоском:
"Алла-алла-алла!"
- Алла-алла-алла! - кричит муэдзин с минарета.
Вика приоткрывает один глаз и тут же крепко-крепко зажмуривается. Но
уже нет подмосковной деревни Марфино. В зажмуренных глазах разбегаются
огненные круги африканского солнца. Заунывно кричит муэдзин в Замалеке.
Просыпается Каир.
Вика нехотя открывает глаза. Солнце пробивается сквозь жалюзи и узкими
полосами лежит на полу; на ковре, на подушке. В большой пустынной комнате
две кровати - большая и маленькая, Викина и Мишуткина.
Мишутка спит на боку, сбросив одеяльце. Жарко бурому плюшевому
медвежонку в Африке.
Вика соскакивает на пол и выходит на лоджию. Лоджия большая, как
комната, только вместо одной стены вьются бугенвиллии. Вика зовет их
"календариками": на каждое время года у бугенвиллии разные цветы. Теперь
цветы синие - значит, в Египте весна. - Алла-алла-алла! - тянет муэдзин
на одной ноте.
Вика будто бы даже видит его на верхушке минарета: желтолицый старичок
в чалме, с редкой седой бородкой, кричит, закатывая к небу глаза.
Но никакого муэдзина нет. В мечети магнитофон, а под ку-полом минарета
-- громкоговорители.
С берега Нила подает голос старая церковь, гулко ухает колокол. И в
церкви нет звонаря: электронные часы включили механизм, и сквозь голос
муэдзина прорывается: умм, умм, умм!
Мечеть слева на площади. Минарет над ней легкий, резной, весь
просвечивает, - он будто свит из легкого утреннего воздуха, а камень только
для того, чтобы очертить тонкий силуэт.
У открытых дверей - обувь молящихся. В мечеть нельзя входить обутым.
Подальше от порога - обувь попроще: деревянные и кожаные шлепанцы. Ближе к
дверям - модные туфли с длинными носами.
Сегодня воскресенье, будний день, обуви у мечети мало.
Напротив, через узкую улицу, особняк в пять этажей. Это дом Азы и Леми.
Вот и вся семья в окнах третьего этажа. Разувшись, опустившись на