"Владимир Короткевич. Седая легенда" - читать интересную книгу автора Я пожал плечами:
- В чем все-таки дело, хозяин? - Спрашивать будешь потом. Отвечай, сколько здесь можно продержаться. - Год, - сухо ответил я, - год я продержусь здесь даже против Сатаниила. Два года я продержался бы здесь с хозяином, который мне доверяет. И я не поручусь даже за неделю обороны, если хозяин не доверяет сам себе. - Цхаккен, приятель, - сказал он чуть помягче, - я просто не хотел внушить тебе превратного мнения относительно легкости и трудности этой осады. - Так кто же все-таки идет? - Хамы идут. Мне не понравились эти слова. Ведь швейцарцы все были мужиками еще сто лет назад. Но он обидел не моих земляков. Кроме того, он платил деньги. Поэтому я смолчал. - Хамы идут, - повторил он. - Это не так уж страшно, - сказал я, слегка покривив душой. - Ты не видел их в Витебске, - сказал он, - когда там была смута. А я до сих пор помню набат. - Однако же тридцать лет в этом краю было спокойно. - А теперь они взяли замок. В Рогачеке. - Сорок миль по реке отсюда, - улыбнулся я. - Кто поручится, что они пойдут в эту сторону? - Они пойдут. Я это знаю. У них нет другого пути, кроме того, что ведет через Кистени. Через мои земли. Однако это не регулярная армия. - Это хуже. - Он снова начинал гневаться. - Почему? - Потому что сегодня у них есть голова. Внутри у меня похолодело: черт возьми, это действительно было хуже. Но я знал, что этого человека еще в отрочестве чуть не до смерти напугали зверские рожи, топоры, факелы, труп епископа, который волочили за ноги по улицам, избиение его гвардии. Неумно было бы его пугать. Поэтому я отмахнулся от его слов. - Глупости, - сказал я, - голова во время войны рискует не меньше ног. Уж на что хитер был шведский король, но и его не минула пуля. - О Конрад, ты ведь бился с ним, - вдруг загорелся он. - Что это был за человек? Я улыбнулся про себя. Клянусь косой матери божьей, на этой земле каждый мечтает о славе. Нигде не читают и не расспрашивают так жадно про Александра, Цезаря и других разбойников. Даже этот, которому сидеть бы дома и плодить детей, человек скорее жестокий, чем мужественный, загорелся, едва потянуло дымом войны. Я пожал плечами с притворным безразличием: - Этот голландский мазила Ван Дейк написал портрет шведа, но он не похож. Он на нем чистенький, как мальчик, которого мама ведет в церковь. А тот был здоровенный мужлан, который лаялся мужицкими проклятиями, словно золотарь из Вюрцбурга. Его снова передернуло при упоминании о мужиках, но я успокоил: |
|
|