"Владимир Короткевич. Цыганский король" - читать интересную книгу автора

5

Два дня продолжалось празднование победы во дворце Якуба Первого.
Горели плошки, пылали бочки со смолой. Стоял крик, смех, топот. В короткие
минуты просветления два раза ездили на дорогу ловить проезжих людей в
гости. Поймав мужика, отдавали его гайдукам, чтобы те затащили в людскую и
напоили до потери сознания.
Если попадался панский возок, ему преграждали конно дорогу, вылетали
из-за деревьев, гикали, хватали за морды коней, вставляли в колеса
огромные слеги, брали хозяина в плен и с почетом везли во дворец, чтобы за
столом не было пустых кресел. А их становилось все больше.
Некоторые гости заболели и не могли даже рукой шевельнуть. Три
загоновых шляхтича тихо скончались в задних покоях. Отмучились.
Яновскому все это так опостылело, что он исчезал из дворца и уходил
куда глаза глядят, чаще всего к медикусу. Тот тоже пил, но хотя бы умнее
становился при этом. Сидел, макал огурец в соль, хрустел им и, уставясь в
собутыльника яростными глазами, злобно говорил:
- Бессмыслица! Не страна, а плод безумной фантазии бога. Вот минул июнь
тысяча семьсот восемьдесят девятого года, стоит июль. Мужики пуп
надрывают, а эти пьянствуют, будто завтра конец света. Не общество, а
овечье стадо. Вот попомни мои слова: еще и новое столетие не наступит, а
эта гнилая держава исчезнет с лица земли. Не будет ее, духа не останется.
Сильный волк сожрет слабого. И хотя бы где огонек! По всей земле
безмолвствует холоп. Его беременную жену стегают плетьми - он пану ручки
целует, голову ему продырявили - он кричит: "Батька наш, королевская
кровь, веди!" Душно мне, брат, душно. Совсем подохнем, если хоть
где-нибудь не запылает.
Яновский слушал его с удивительным спокойствием. Как будто не его
любимую, сильную, вольную державу ругали. Как будто и не шляхтич он, а
самый обычный лапоть. Слова медикуса были словно медленно действующий яд.
Михал по-прежнему презирал мужиков, но и шляхту любить не мог: насмотрелся
за эти дни. И это было рыцарство Белоруссии, ее голубая кровь. Подлецы!
К концу второго дня кутежа произошло сразу три несчастья: перепились до
смерти два цыгана и умер, также после выпивки, цыган, которому пробили
голову. Он был цыганский старейшина и пил из-за позора.
В день похорон старейшины Яновский пошел к табору. День был спокойный,
он догорал за лесами багровой лентой зари, и на этом фоне таинственно
вырисовывались цыганские шатры. Михал пропустил момент, когда покойника
понесут в последний путь. Он инстинктивно не любил чужой смерти, как и
каждый молодой человек. Просто хотелось хоть немного побыть среди людей,
которые не пьют и не озоруют.
Он удивился, увидев, что немного поодаль от шатра покойного стоит
небольшая молчаливая толпа, чернея во мраке.
Чтобы не мешать им, Яновский отошел в противоположную сторону и укрылся
в кустах у большого дуба. Здесь он видел все, а его не видели.
Минут пять стояла тишина. Потом неуверенный, едва слышимый голос запел
удивительную гортанную мелодию. Пропел две-три ноты и замолчал. Второй
женский голос подхватил и повел ее, жалуясь, и тоже умолк... Третий,
четвертый голос... Песня крепла, но до самого конца оставалась негромкой.
И вдруг снова тишина.