"Анна Коростелева. Цветы корицы, аромат сливы" - читать интересную книгу автора

Что касается обувного ларька на Красной площади - Сюэли и в самом деле
видел возле Покровского собора обувной ларек, выполненный в виде маленькой
китайской пагоды, с украшенной черепичной крышей и золотыми рыбинами по
углам. В нем работал пожилой человек азиатского вида, прибивал подметки,
каблуки и принимал обувь в починку. Он чинил даже сандалии из дерева
павлонии. Собственно, Сюэли видел этот ларек целых два раза. Один раз он
стоял в одном конце Красной площади, в другой раз - с другого края.
Ди действительно хотели однажды отчислить, не из аспирантуры, потому
что он тогда еще не был в аспирантуре, а с четвертого курса, и, разумеется,
не за разврат, просто Сюэли не смог найти слова для распущенности в
дисциплинарном плане. Его хотели отчислить за прогулы. Ди специализировался
у профессора Недосягаемова, которого крайне трудно было застать на
факультете. Это был крупный ученый, очень высокого уровня и, естественно, на
разборе полетов Ди он не присутствовал. Его пытались разыскать и пригласить,
но не вышло. Зато там присутствовал декан. Застав в коридоре Ди, который
громко смеялся, декан заметил: "Сейчас все-таки ваша судьба решается, вы бы
посерьезнее". "Странно, а у меня нет ощущения какого-то важного действа, -
задумчиво отвечал Ди. - По-видимому, я что-то упускаю". Будучи приглашен в
кабинет, Ди сел, закинул ногу на ногу и сказал: "Если так трудно отыскать
учителя, стоит ли удивляться тому, что трудно отыскать ученика?.."
Что же до еды, которая ускакала, то этот случай тоже передан не совсем
точно. Конечно, до коменданта дело не дошло, а ругать Ди приходил дежурный
по этажу.

Однажды, через месяц после начала занятий, когда четвертая группа еще
ничего не понимала по-русски, в университете состоялось выступление русского
китаиста, автора книги о Ли Бо. Сюэли, безусловно, постарался бы остаться от
этого мероприятия как можно дальше, но его никто не спрашивал. Была темная
октябрьская ночь, по территории университета только передвигались на
расстоянии друг от друга блуждающие огоньки, как над могилами. В этой
обстановке Сюэли, Саюри, Чжэн Цин, Лю Цзянь и Шао Минцзюань проследовали,
как тени, в удаленный корпус, за которым горел на ветру огонь. После того,
как они смирно прослушали философский трактат на чистом русском языке, дети
из московской школы с изучением китайского языка должны были разыграть
сценки из жизни Ли Бо. Реквизит, которым они воспользовались, был очень
условным - Сюэли даже не знал, с чем это сравнить, пока ему не пришли на
память обезьяны, которые натащили в пещеру за водопадом разные плошки, чашки
и все это нанизывали там на хвост, не зная этому применения. Особенно ему
запомнился вьетнамский халатик с журавлями на императоре. Они выбрали для
постановки прекрасный момент биографии - как вдрызг пьяный Ли Бо был вызван
к императору и всякие генералы растирали ему там тушь и всячески его
ублажали, лишь бы он написал обещанные императором наложнице стихи; в конце
концов он потребовал кисть; все гадали, сумеет ли он ею воспользоваться в
таком состоянии; но он с честью вышел из всей этой ситуации, начертав
действительно прекрасные стихи о любви.
Небольшого размера девочка вышла вперед и старательно рассказала всю
эту преамбулу на плачевном китайском. Затем они намеревались, по-видимому,
разыграть все молча в виде пантомимы - во всяком случае, император с
наклеенной бородой ждал, ждала и наложница, и генерал, и пара крупных