"Анна Коростелева. Александр Радищев" - читать интересную книгу автора

поражал священника - батюшку Петра. Сестра Ванечки Федосья, по прозвищу
Утица, была хороша необыкновенно, так что и из других мест приезжали на нее
посмотреть, однако ж остра на язык, так что с чем приезжали, с тем
обыкновенно и отъезжали. Еще один из сыновей Савелия Петровича, Мотя
Сапожок, прозванный так за нос сапожком, всякому доброму делу предпочитал
драку, но надо тоже сказать, что из любой драки выходил победителем. Сам
Савелий Петрович ставил избы на заказ, и двое старших сыновей пошли по его
стопам. Избы они ставили на совесть и никогда не сдавали хозяину абы что, а
только с цветами по карнизам и с петушком, а подчас и морским коньком на
крыше.
Теперь наш рассказ переходит к людям из сельца Иваново. Там жили два
брата, Семен и Прошка Щегольковы, оба заядлые спорщики и большие любители
выпить. Жены их, Мария и Авдотья, дружили между собой неразлучно и детей
одна другой воспитывали без различий - который подвернется. У Марии были две
дочери - Малаша и Клепка, близнецы. Сын Авдотьи, Тимошка, доросши до
шестнадцати лет, влюбился без памяти в Федосью Утицу, о которой уже была
речь прежде. Он ловил всякую возможность поглядеть на нее, хотя издали, так
что и в церкви, шепча молитву, взглядывал не всегда туда, где был алтарь.
Наконец усмотрел в чем-то признаки ее благосклонности и, будучи на седьмом
небе, боялся это счастье вспугнуть. Теперь мы переходим к блистательному
Онуфрию Павлову, малевавшему фрески во всех окрестных церквах. Он славился
несгибаемым упрямством, талантом сверх всякой меры и взбалмошным нравом, по
которому мог чуть не в лицо плюнуть сельскому дьячку, недопонявшему его
искусство. Он хотел взять в выучку Григория Клементьева, сына кузнеца,
находя в нем достаточно способностей и тонкости восприятия. Горькая любовь
его в юности к матери Григория, не увенчавшаяся ничем, сделала его человеком
желчным и пьющим по временам запоем, но раз найдя ученика, он решил забыть,
что видит в нем черты Луши, и, не впадая в запой, спешно учить его всему,
что знает сам, ибо будет поздно.
Все упоминавшиеся здесь люди проданы были на саратовском торге седьмого
апреля 1783 года, и все пошли поодиночке в разные руки. Этими деньгами
Николай Афанасьевич Радищев частично заплатил наконец долги своего старшего
сына - Александра Радищева, живущего в Петербурге - все более и более не по
средствам.

* * *

Летом Радищев забрел как-то от дождя в театр. Должность требовала его
присутствия на тот день в Казенной палате; дети шумно и повисши на нем
требовали его присутствия дома. Он же очутился под навесом в саду, от
льющихся с неба струй худо ли, бедно ли защищавшим. Давали "Уэверли"; не Бог
весть как играли, а впрочем, сносно. Уэверли в темнице; он пьет яд; ну да,
сие верное средство от невзгод. Стайка горничных согласно всхлюпнула в
платочек. Уэверли в задумчивости застыл. Почувствовал что-то во внутренности
своей. Обеспокоен. Руку поднес к глазам в изящном жесте муки, при чем кусок
белил с румянами с его щеки отвалился, как штукатурка. Тут-то коллежский
советник и опомнился: "Зачем я здесь?" Очарованье ветром сдуло. Если быстро
схватить сей же час извозчика, то к началу заседания в Казенной палате он
еще поспеет. Успех или неудача делопроизводства, благосостояние или вред его
сограждан от того зависят. Быть может, зависят. А быть может, граф