"Владимир Корнилов. Годины " - читать интересную книгу автора

друга, упали навзничь оба офицера. Потом все смешалось: дорога до ближнего
изгиба кипела падающими, шевелящимися телами, как вспоротый суком
муравейник. То, что минуту назад было колонной, сползало в обочины и на
поля, обнажая словно дымящуюся дорогу.
Макар присел в окопе. Вслушиваясь в треск автоматных очередей,
выдернул отстрелянную ленту, вставил другую - последние свои патроны,
двести пятьдесят, из которых каждый он должен был выпустить теперь бережно
и точно.
Прислонясь щекой к горячему пулемету, он наблюдал то, что делалось
внизу. Немцы копошились на обочинах, отстегивали от поясов, надевали каски.
Но Макар видел, как много из упавших осталось лежать на дороге с
непокрытыми головами, пыль, поднятая пулями и людьми, оседала на их лица и
затылки.
Близкого посвиста пуль Макар не слышал; похоже, немцы в неожиданности
случившегося пулемет не засекли. К тому же солнце мешало им видеть, и Макар
подумал, что дело складывается к лучшему.
Из обочин дороги солдаты вставали; пригибаясь, перебегали на поле,
стреляли короткими очередями по буграм.
Вслед поднялась уже цепь автоматчиков, пошла в рост. Двигались они
левее бугра, на котором был он, но Макар следил за ними с недобрым
предчувствием: срезать редкую цепь он не сумеет - солдаты тут же залягут,
но после второй очереди он уже выставит себя, как мишень на полигоне.
"Второй бы пулемет туда, к лесу, - с бесполезной расчетливостью думал
Макар. - Зажали бы всю колонну намертво. А теперь, мудри не мудри, стрелять
придется в открытую..."
Он сознавал, что видит землю в последний раз. Оглядел небо, где в
вышине, загромождая синь, стояли сомкнутые горы облаков, темных снизу и
ослепительно белых вверху; всмотрелся в дальний лес, отчетливо разделенный
облачной тенью; глянул на уходящее по косогору вниз косматое от густых,
развалившихся в тяжести колосьев белесое ячменное поле и в жалости ко всему,
что оставлял на земле, трудно вздохнул и положил ладони на ручки пулемета.
Смотрел он сейчас на подходящих к бугру автоматчиков, но видел близкий,
заслоняющий их, малиновый огонь иван-чая прямо перед собой. Автоматчики,
выдирая ноги из густого ячменя, шли не пригибаясь и уже не стреляли.
Ободренная тишиной, поднималась на всем видимом протяжении дороги и
уложенная Макаром колонна; Солдаты отряхивались, закидывали на шеи ремни
винтовок, с опаской подходили к тем многим, кто лежал в пыли и не
поднимался.
Зная, что бой теперь пойдет в открытую, Макар как бы перестал замечать
опасность, идущую с поля, и повернул пулемет на дорогу - здесь, в скоплении
врагов, пули отработают положенное им вернее. Стронул предохранитель, но
спуск нажать не успел: на холме, у леса, вдруг заработал пулемет. По
округлому гудящему звуку Макар распознал "дегтярь" - свой, русский, ручной
пулемет, Пули, посланные с холма, прошли где-то выше автоматчиков, идущих
по полю, вразброс ударили по дороге и по придорожному пыльному, елошнику,
срезая листья и ветви. Но и этого неприцельного огня было достаточно, чтобы
изменить все движение боя.
Автоматчики залегли. Солдаты с дороги волной накатились на поле, с
ходу припадая в ячмень. По краю поля и дальше, по всей дороге, покатились,
опережая друг друга, хлопки выстрелов, дробь быстрых очередей.